— А вон там кто топчется? Выйди вперед.
Зеев сделал несколько шагов и поклонился. Рохель осталась позади. Вацлав сказал Зееву, что их призывают в замок, чтобы дать работу, поэтому пугаться не стоит. Однако Зееву это не понравилось. Совсем не понравилось.
— Швея. Я хочу видеть швею.
Зеев взял Рохель за руку и потянул ее вперед.
— Подними голову, женщина. Я твой император.
Рохель подняла голову. Но едва она это сделала, головной платок соскользнул ей на шею.
— Боже милостивый, — выдохнул император.
— Это моя жена, — быстро сказал Зеев, — фрау Рохель Вернер.
— Я видел многих женщин, — пробормотал император Вацлаву, — куртизанок Венеции, фрейлин испанского двора, английских красавиц, но эта… кто она?
— Моя жена, — со страхом в сердце повторил Зеев. — Фрау Рохель Вернер.
— А сама она не может сказать? — осведомился император. — Или у нее тоже языка нет?
— Ваше величество, — пробормотала Рохель, придвигаясь поближе к Йоселю и низко кланяясь.
— Откуда ты, моя милочка, и как твой брак прошел незамеченным? Как монарх я имел право на первую ночь.
— Это варварский обычай, — быстро вмешался рабби Ливо.
— А я считаю, что этот обычай освящен веками и в высшей степени разумен.
Император носил короткие штаны, и гульфик заметно выпячивался.
— Мне кажется, вы хотели, чтобы она что-то вам сшила, — шепнул Вацлав, склоняясь к уху Рудольфа.
— Да, в самом деле… — император помотал головой, словно избавляясь от какой-то досадной фантазии. — Мне нужно новое платье. Такое платье, какого еще никогда не было и больше никогда не будет. Такое же роскошно-коричневое, как твои глаза, милочка, цвета спелых каштанов. Из шелка столь тонкого, что ты просто не сможешь удержать его в руках. Скользкого как рыба. Из шелка, какой носят серафимы, невиданного для человеческих глаз.
— Сотканного червями, ваше величество, — сорвалось с губ раввина.
— Червями? — император в замешательстве посмотрел на него.
— Он имеет в виду шелкопрядов, — поспешно вмешался Вацлав.
Рудольф уже воображал себе примерку Он видел, как платье падает с его плеч и как он запускает свою третью руку в потайную сумочку прекрасной швеи.
— Из шелка, вышитого тюльпанами. Какой еще цветок имеет столь многообразную расцветку?
Рохель не могла сдержать улыбку. Подумать только: она будет шить императорское платье в своей каморке, где очаг буквально зарос сажей, где мыши снуют по щелям меж дощатым полом и стенами, где от постоянных протечек на стенах появляются большие влажные пятна…
— Множество тюльпанов, — продолжал император. — С желтыми тигровыми полосками на темно-красном, белые с тенями темно-малинового, белые с полоской бледно-лилового на каждом лепестке, бледно-желтые с ярко-красными пятнами, оранжевые, которые зовут португальскими. Вы все запомнили, фрау Вернер?
Йосель кивнул за Рохель.
— А ты, голем, можешь столько запомнить? — спросил император.
Йосель снова кивнул.
— Ты не способен говорить, но запоминаешь. Ты не способен говорить, но понимаешь. Что это такое? Или меня одурачили?
— Сейчас проверим, — Киракос подошел к столику, что стоял в дальнем углу гостиной. Император встал и сошел со своего пьедестала. Все последовали за ним.
Эффектным жестом обмакнув перо в небольшую чернильницу, Киракос написал на листе чистой бумаги: «Как тебя зовут?»
Йосель осторожно взял хрупкое перо, тоже макнул его в чернильницу, аккуратно стряхнул лишнюю каплю… и прекрасным каллиграфическим почерком написал: «Меня зовут Йосель бен Ливо».
Раввин ахнул.
— Поразительно, — выдохнул Киракос.
— Йосель, почему ты мне не сказал? — с трудом пробормотал раввин, когда к нему вернулся дар речи.
— Он нем, — ответил император. — Как он мог вам что-то сказать?
— А вы когда-нибудь спрашивали? — поинтересовался Киракос. — Впрочем, любой обученный ребенок может написать свое имя. Способен ли он рассуждать?
Йосель написал: «Кто ходит на четырех ногах утром, на двух днем и на трех вечером?»
— Ты человек? — спросил Киракос.
«Я загадка, — написал в ответ Йосель, — созданная человеком».
Император посмотрел на раввина.
— Он умен, — с некоторой неохотой признал Киракос, — однако ум бывает разный.
