От полноты чувств я не расслышал большинство произнесенных слов, но, на мое счастье, Йоханан был достаточно умен, чтобы понять мое состояние. Он немного подождал, улыбаясь своей обычной благожелательной улыбкой, в которой даже самый мнительный человек не усмотрел бы и тени снисходительности, и повторил:
— Мне нужно серьезно поговорить с тобой, бар-Раббан. Мы с Шимоном задумали уходить на юг и собираем друзей в попутчики. Возможно, тебя это тоже заинтересует. Что скажешь?
Я смог только кивнуть. Йоханан ласково приобнял меня за плечи одной рукой и прошептал на ухо:
— Приходи сегодня после ужина на обрыв. Знаешь, где мы обычно…
— Знаю, — произнес я хрипло, едва справившись с собственным голосом.
Еще бы не знать! Сколько раз я издали смотрел на то, как они сидят там вдвоем, разговаривая или просто задумчиво глядя на водную гладь Кинерета. В такие минуты никто не осмеливался нарушить их уединение, даже самые уважаемые раббаны, даже самые бесцеремонные невежды. И вот… я просто не верил своим ушам.
— Так придешь?
Я промычал нечленораздельное согласие и он отошел, прекрасный, как весеннее утро, одаривая своей лучезарной улыбкой всех, кто удивленно следил за нашей невероятной беседой. Наверное, они поразились бы намного меньше, если бы Йоханан заговорил с ослом. И уж совершенно точно, что для самого осла неожиданное внимание Йоханана стало бы меньшим сюрпризом, чем для меня. Не помню, как я дожил до вечера. За ужином кусок не лез мне в горло, но уже выйдя из-за стола, я как-то успокоился — почему, не знаю. Погода была тихая, ветер улегся, на еще светлом небе сияли первые крупные звезды, а Кинерет выглядел как-то особенно торжественно и важно.
— Что ты так дергаешься? — спросил я сам себя. — Выбора, в сущности, нет. Ты примешь все, что они предложат — просто потому, что нет ничего хуже, чем твое нынешнее состояние.
— Это так, — ответил я сам себе. — Оттого я и дергаюсь: а вдруг они не предложат ничего?
Но они предложили. Говорил, как всегда, Шимон, а Йоханан помалкивал до поры до времени, поблескивая в сумерках своими чудо-очами.
— Ты сын своего отца, — сказал Шимон. — А потому тебя будет особенно трудно убедить в его неправоте.
При всей своей ученой гениальности он был довольно прямым и бесхитростным парнем.
— Попробуй, — ответил я. — И ты убедишься, что это намного легче, чем тебе кажется.
Йоханан усмехнулся. Этот, без сомнения, видел меня насквозь.
— Понимаешь, — продолжил Шимон и запустил обе пятерни в свою курчавую короткую бороду. — Мы никак не можем согласиться с Раббаном. Он, конечно, великий человек и большой ученый, но вопрос слишком важен, чтобы поверить на слово кому бы то ни было, даже ему. Раббан говорит, что империи приходят и уходят, но то же самое можно сказать и о народах. Сколько народов стерто с лица земли только здесь, в Ханаане? Да что далеко ходить: кто-нибудь слышал хоть слово о десяти исчезнувших коленах Яакова? Разве помогло им рассеяние? Нет, они растворились, растаяли вместе с сотнями других народов, больших и малых. Можно ли быть уверенным, что та же судьба не постигнет потомков Еуды?
— Значит, вы хотите уйти к канаям?
— Конечно, нет! — нетерпеливо воскликнул Шимон. — Эти просто глупы. Никакое чудо не спасет Еуду от императорских легионов. Один ромайский воин стоит пятерых наших, и при этом их впятеро больше, чем нас. Добавь к этому наши внутренние распри, предательство и разброд. У нас просто нет шансов на победу, ни одного. Канаи ведут народ к немедленной гибели.
— Что же тогда?
— Книга! — Шимон вытянул вперед свою короткую шею, лицо его просветлело. — Все будто бы имеют в виду спасение знания, но почему-то говорят при этом совсем о другом: одни о спасении народа, другие о спасении страны, третьи о спасении собственной шкуры…
— Они полагают, что тем самым спасают знание, — возразил я.
— Допустим, — согласился Шимон. — Допустим даже, что кто-то из них прав. Но отчего бы одновременно не озаботиться спасением знания напрямую?
— Напрямую?
— Ну да. Напрямую, без одновременного спасения народа или страны. Знание заключено в Книге. Спасая Книгу, мы спасаем знание. Проще не бывает!
