Знание безгранично, оно огромно, как мир… хотя, по сути, собрано всего лишь в одной Книге. Впрочем, в определенном смысле, хватает и десяти простых и внятных правил. А если уж совсем приглядеться, то вполне можно ограничиться и одним-единственным правилом, самым первым и самым главным: Бог един. Два слова, друзья, всего два слова, так мало и в то же время так много! Потому что из этого уже следует все остальное. Все, без остатка.
Мы несли его в себе, это знание, мы все: и мой отец, великий Раббан, и его многочисленные ученики, и Шимон с Йохананом, и я, безымянный бар-Раббан, и торговцы на рыночной площади, и рыбаки на Кинерете, и разбойники на ерушалаимской дороге, и стража у ерушалаимских ворот, и пастухи, и землепашцы, и надменные храмовые священники — мы все, весь народ. Мы получили знание прямо от его Хозяина, из рук в руки, из души в душу, оно стало частью нашего тела, еще одним органом, как сердце или печень. Оно светится в наших глазах даже помимо нашей воли и тем самым выдает нас, если мы притворяемся — из-под палки — что поклоняемся чужим идолам. Пока еще нас мало, но настанет день, когда это знание примут все, и тогда море станет прозрачным, а муть навсегда осядет на дно. Просто сейчас еще не время, не время.
— Вы — хранители, — говорил мой отец, ученый Раббан. — Помните это и берегите сокровище. Если оно пропадет, кончится и человечество. Падет на землю вода, но на этот раз не будет на ней ковчега.
Что ж, насчет необходимости беречь сокровище никто и не спорил. Зато по поводу способа сбережения имелось, как минимум, три-четыре различных мнения. Отец, как и многие другие раббаны, свои главные надежды возлагал на народ. Пока народ помнит веру, пока исполняет заповеди и соблюдает обычаи, сохранится и порученное ему знание. Значит, главное — сохранить народ, как он есть, уберечь его от яда чужих соблазнов, от языческих кумиров, от идолов и божков, от медного змия ложной мудрости и от золотого тельца ложных ценностей.
— Храните народ, — говорил Раббан. — Потому что, сохраняя народ, вы сохраняете знание. Помните: люди слабы и глупы, но и вы тоже не исключение. Ваше отличие от остальных только в том, что вы осознаете свою слабость и глупость, а они — нет. Если потребуется запереть народ за высокими стенами — заприте. Не давайте ему высунуть носа из крепости веры, не выпускайте за ворота в полный соблазнов мир. Чтобы не пропал, разбежавшись поодиночке, не растворился в общем бесформенном вареве, чтобы не пропало вместе с ним драгоценное знание, подаренное людям на Синайской горе.
Шимон, слушая это, с сомнением качал головой.
— Возможно ли запереть целый народ, уважаемый Раббан? — возражал он. — Мир не принадлежит нам, наша страна невелика, население малочисленно. Разве мы диктуем законы — даже здесь, на собственной земле? Есть ли такие стены, которые устоят перед ромайскими таранами?
— Глупости! — сердился отец. — Империи приходят и уходят, а мы остаемся. Кто помнит теперь о могучих паро из страны Мицраим? Куда исчез ужасный Ашшур? Где цари мощного Бавеля? Где Парас, где Яван, где великий Александр и его полководцы? Верно, сейчас мы под рукой ромайских императоров, но сгинут и они — есть ли в этом сомнения?
— Сила каждого народа в его родной земле, — вступался за своего товарища Йоханан. — Если нас лишат страны, изгонят и рассеят по миру, то как тогда сохранится знание?
— Не в земле сила этого народа, а в учении, — отвечал Раббан. — Он будет цел, пока держится за знание — неважно, на чьей земле и под чьей властью. Стены запретов и заповедей надежнее самых высоких крепостных валов. Разница в обычаях глубже самого глубокого защитного рва. Окружите народ традицией, опоясайте обычаями — и никакой враг не сможет прорваться внутрь.
— Но, учитель, народ можно истребить, — упрямился Шимон. — Сколько раз мы уже висели на волоске…
— Рассеянный народ трудно истребить.
— Трудно, но можно. Ведь можно?
— Бог не допустит, — твердо отвечал Раббан и вставал, прекращая разговор.
Этот аргумент всегда оказывался последним, ибо как можно было его оспорить? Вера неоспорима. Но в этом случае правы оказывались и те, кто не соглашался с моим отцом. Например, канаи — горячие головы, зовущие к оружию, к восстанию против ромаев, к освобождению страны. Для них залогом сохранения знания была именно страна, Ерушалаим и Храм в Ерушалаиме. Свое «Бог не допустит» они произносили несколько раньше моего отца — в ответ на естественный вопрос, что случится, если ромаи все-таки победят?
