Клим вернулся в пещеру не сразу — его мучили сомнения. Да, самостоятельные раскопки были противозаконными, но это как раз волновало Клима меньше всего: ведь само его пребывание здесь, без визы и под чужим именем, мягко говоря, закону не соответствовало. Ну, будет еще одно нарушение — одним больше, одним меньше… подумаешь! Куда серьезнее выглядело попрание профессионального кодекса… хуже того — предательство друзей. Дело в том, что среди кумранских археологов Клим считался за своего: с ним делились, советовались, хвастались победами и жаловались на неудачи. Последние чаще всего заключались в том, что очередной перспективный раскоп оказывался безнадежно и варварски разграбленным неизвестными искателями сокровищ. Клим слушал, сокрушался, сочувственно цокал языком и вполне разделял всеобщую неприязнь к бессовестным грабителям древностей. И вот теперь грабителем становился он сам!
Бывали дни, когда Клима прямо-таки подмывало выложить свою козырную карту на пыльный стол в вагончике археологов. То-то все бы удивились и обрадовались! Еще бы! Конечно, пещера может оказаться пустышкой, но если там действительно что-то есть, то это «что-то» обязательно будет нетронутым, незагаженным, драгоценным, как кувшины с кумранскими свитками, как письма Бар-Кохбы, как золотая утварь Храма… такие открытия не совершаются каждый день! Почему он так в этом уверен? — Да разве из ряда вон выходящая скрытность пещеры не служит тому порукой? Уж если где прятать самые важные, самые ценные вещи, то непременно в ней! А бедуинское проклятие, дурная слава, накрепко прицепленная к этому месту? — Скорее всего, это просто дополнительная защита!
И все же Клим не торопился бежать со своей находкой к археологам. Причина этому могла показаться смешной, но отчего-то именно смешные причины чаще всего бывают решающими. Заключалась она в том, что Климу ужасно хотелось найти. Найти что? — Точно ответить на этот вопрос Клим затруднялся. Напрашивающийся ответ «найти себя» являлся очевидным только на первый взгляд: на самом деле, он тоже не имел продолжения, немедленно упираясь в тупик последуюшего «а что это значит — найти себя?»
Когда Клим оглядывался назад, то видел, что все его предыдущие поиски представляли собой лишь банальную смену мест обитания, работ, друзей, книг и сопутствующую ей смену неясных надежд однозначностью непременных разочарований. Более того, с каждой новой попыткой надежды становились все слабее, а разочарования все непременней. Какое-то время религия представлялась ему последней остановкой, единственно оставшимся вариантом: по крайней мере, лишь она обладала огромным потенциалом многовековых интеллектуальных усилий и духовного напряжения бесчисленного множества людей. Не могла же такая гигантская энергия вдруг обернуться пустышкой, каковою при ближайшем рассмотрении оборачивались всевозможные «умные» социальные теории и философские учения!
И тем не менее, тем не менее… Нет, Клим ощущал эту энергию, слышал мощное гудение ее уходящего в глубину истории ствола, чувствовал ее страсть и ярость, ее силу и спокойствие, ее красоту и проникновенность; все это, без сомнения, существовало. Но существовало где-то рядом, в отрыве от него, Клима, как прекрасное здание, вокруг которого он плутал в безнадежных поисках входа. Близок локоть, да не укусишь… Конкретные выплески религиозной энергии в реальный, современный Климу мир не устраивали его категорически. Все эти всенощные с полунощными, куполки-луковки, дьяки с иконками… он никак не мог заставить себя отнестись серьезно к этому дешевому театру. Религиозные трактаты, по большому счету, немногим отличались от уже забракованных светских: все то же бесплодное петляние в двух соснах с тоненькой свечечкой разума наперевес.
Оставалась еще таинственная вещь, именуемая «откровением». Об откровении Клим слышал неоднократно, из столь же многих, сколь и ненадежных источников, но сам не испытывал его ни разу. Вообще, любая иррациональная чертовщина категорически претила его трезвой, подчеркнуто нормальной натуре. Более того, он сильно подозревал, что большинство его «озаренных» знакомых принимают за откровение тривиальное состояние пьяной слезливости.
