«Сложно, – подумал Воронцов. – Но ведь, честно говоря, не сложнее наших обычаев. Цивилизованное государство в мирное время тоже не может силой или тайно отнять у соседей понравившуюся вещь. И члены официальной правительственной делегации вряд ли рискнут ночью проникнуть в Лувр и спереть ту же Джоконду, хотя бы и хотелось… А вот к услугам наемников и прочих гангстеров прибегают часто и без лишних терзаний. Вот такую роль они мне и предлагают…»
– Да, Натали, – сказал он, – все это, с их точки зрения, наверное, выглядит вполне убедительно. И я должен быть благодарен, что меня сочли достойным столь почетной миссии. Но как следует правильно обозначить отведенную мне роль? Ландскнехтом, что ли, мне предлагают? Или, пользуясь современной терминологией, белым наемником? Сами они ввязываться не хотят или, проще говоря, боятся. А какого-нибудь Воронцова уговорить или купить всегда можно. Сделает – хорошо, не справится – ну и хрен с ним, не он первый, не он последний, так?
– Обязательно тебе нужно все довести до абсурда. – Наташа досадливо сломала в пепельнице едва на треть сгоревшую сигарету. – При таком подходе любую мысль можно наизнанку вывернуть…
– Значит, мысль недодуманная, раз ее даже я вывернуть могу. Сама посуди, разве красиво выглядит такое сопоставление: их драгоценных жизней им же принадлежащая вещь не стоит, а туземца послать они готовы и ничуть за него не переживают. Но я не обидчивый. Бог с ними, раз у них такие принципы. Мне не привыкать. Когда меня посылали по минным полям с тралами прогуливаться, тоже, видимо, считали, что нам помирать будет легче, чем хозяевам, потому как мы привычные… Но если уж идти на рисковое дело, так хотелось бы знать: а ради чего? Какой тут для меня высший смысл?
– Но у тебя же был с Антоном разговор? – спросила Наташа, и Воронцову показалось, что по лицу ее мелькнула тень. Словно его слова ее неприятно поразили. Дмитрий догадался, о чем она подумала, и, хотя, спрашивая, имел в виду совсем другое, с радостью ухватился за неожиданно возникшую возможность. Так даже интереснее.
– Ты дачку имеешь в виду? – спросил он с простодушно-хитроватой улыбкой. – Так дачка ни при чем. Он мне ее только за участие в психологическом опыте обещал. А тут уже не опыты, тут дела по другому разряду проходят…
– Не волнуйся. Дача вообще такая мелочь… Антон про нее просто для подхода к теме сказал. Возможности у них неограниченные. И этика форзейлей запрещает им торговаться или отказывать в просьбе тем, кто им помогает…
– Я не собираюсь просить! – резко возразил Воронцов. – На флоте у нас все четко. «Нет спасения – нет вознаграждения». Есть такое правило. В смысле, что без результата никакие затраты не компенсируются. И наоборот, разумеется. Вот я и спрашиваю: какая их цена? Мне лишнего ничего не надо, но и задаром стараться… Один знакомый говорил: «Не то обидно, что за растрату сел, а то, что по той же статье в десять раз растратить больше можно было…»
– Чего ты сам хочешь, милый? Миллиард долларов? Вечную жизнь? Звание адмирала флота? Скажи мне, и все будет…
Он готов был поклясться, что в голосе ее проскользнули нотки презрения. И в глазах, слишком ему знакомых, читалось нечто брезгливо-снисходительное.
Но откуда у нее вдруг такая щепетильность в вопросах чести, при ее не слишком почетной роли переводчицы, да еще и вербовщицы для неизвестно какие цели преследующих пришельцев? Да и раньше… Разве не она писала в прощальном письме: «Пойми, что полудетские эмоции не могут заменить логику взрослой жизни. Я должна думать о будущем, и есть люди, которые его гарантируют. Согласна, что это звучит цинично в твоем выдуманном мире белоснежных парусов и белых офицерских перчаток, но увы, возможно, ты теперь единственный обитатель своего мира. Прости и, если можешь, не суди строго. Впрочем, если тебе будет легче – назови меня меркантильной дрянью и успокойся. Позже ты меня поймешь. Надеюсь, с другой тебе повезет больше. Целую тебя, мой верный рыцарь…»
Ей, значит, тогда можно было так рассуждать, а теперь она же его осуждает за вопрос всего лишь. Неужели по прошествии времени она так изменилась? Или, опять же, это он сам ее так подкорректировал в своем воображении?
