— Ты не должна меня критиковать! Это не любовь…
— Я и не люблю тебя в эту минуту, — говорит она спокойно.
И идет дальше, потому что его рука разжалась.
Через мгновение он догоняет ее в аллее. Она чувствует, что он растерялся. В первый раз она сознает свою силу.
Несколько мгновений они идут молча рядом.
Странные мысли бегут в голове у Мани. У него нет чуткости. Он несложен. Вспоминаются Ян, Штейнбах. Все было поэзией и сказкой рядом с ними. Ни одного мгновения, за которое можно покраснеть.
Вдруг она останавливается и берет его руку.
— Маленький, мне тебя жалко. Забудь, что я сказала!..
И в голосе ее звенит грусть об исчезнувшей иллюзии.
Но он ничуть не тронут ее нежностью. Его губы стиснуты. Глаза светлы.
— О чем ты думала сейчас? — сквозь зубы спрашивает он. — Вернее… о ком ты думала? Во всяком случае, не обо мне.
Ее бровь поднимается. Она шаловливо смеется.
— У этого рабочего такое интересное лицо! Право, можно подумать…
Она вдруг смолкает, что-то вспомнив. Нелидов зорко смотрит на нее.
— Это возможно, — говорит он медленно — Твой Ян жил здесь нелегальным… Я давно подозреваю, что этот Штейнбах…
— Молчи! Молчи! Ради Бога, молчи! — кричит она в ужасе. И кладет пальцы на его губы.
Он гневно сдергивает ее руку с своего лица.
— За кого ты испугалась? За него?
Она дрожит, отвернувшись.
О глухим, полусдавленным восклицанием он отталкивает ее руку.
— Ты боишься, что я выдам эти… тайны? Ты итаешь меня… способным на предательство?
— Николенька! Прости… Милый, прости! Я этого не думала.
— Ты забыла, кто я?
— Николенька…
— Берегись, Мари! Берегись! Если я прощу тебе такую обиду…
Голос его вдруг срывается. Он идет от нее быстро-быстро.
Она садится на скамью, закрывает лицо руками. Через мгновение она уже в беседке. Лежит лицом вниз…
Она оскорбила его. Он не простит…
Она не помнит, сколько времени прошло, как они расстались. Солнце тогда заливало скамью. Тени берез колыхались и плясали над ней. Теперь солнце опустилось за липу. Прохладно и тенисто кругом. Далеко звучат смех, голоса. Здесь тихо.
Вдруг шаги…
Маня садится, выпрямляется. Слушает, вытянув шею.
Кто-то идет… Сюда? Да, да… Это он? Он, конечно… Простил… Любит…
Стремительно кидается она к выходу, отбрасывает ветку березы. И чуть не падает на грудь Штейнбаха.
— Вы?… Это вы?
— К сожалению, да…
С кривой, печальной усмешкой он поднимает панаму. Его глаза без улыбки и блеска глядят ей в зрачки.
Ей кажется, что кровь замерзает в ее жилах, что сердца уже нет.
— Вы позволите войти?
Она молча делает шаг назад. Он входит.
Она садится на край скамьи. Луч солнца из-за липы золотит ее затылок, край щеки, длинные стрелы опущенных ресниц.
— Я прошу разрешения сесть, — говорит робко.
И садится поодаль.
— Вас видел кто-нибудь, как вы шли сюда? — быстро спрашивает она. И в глазах ее мольба.
— Господин Нелидов играет в шахматы с Федор Филипповичем в кабинете.
— Вы его видели? Видели?
— Он меня не видел. Я прошел мимо.
— Он вас ненавидит, Марк. Он вас ненавидит.
— Я это знаю…
— Зачем вы приехали? Зачем?
— Это жестоко, Маня. Я хотел вас видеть.
— Нам не надо встречаться! Если вы меня любите, постарайтесь не попадаться на моей дороге… Он ревнует. Он никогда не простит. Я его потеряю.
Штейнбах молчит.
— Что вы думаете? Марк… Почему вы молчите?
Она робко кладет пальцы на его рукав. Он тихонько завладевает ее рукой. И целует ее пальцы один за другим, медленно и сладострастно вдыхая в себя запах ее тела.
Она начинает дрожать.
— Марк… умоляю вас… Если вы меня любите, Уйдите! Забудьте обо мне! Нам тесно втроем на свете, Марк! Поймите! Я между вами двумя страдаю невыносимо. Я себя не понимаю. Вчера я забыла о вас. Вы для меня не существовали нынче. Сейчас, когда вы вошли, я вас ненавидела. Теперь…
Он перевертывает ее руку и целует ее ладонь.
— Не могу! Уйдите! — говорит она, задыхаясь. — Я не знаю, что в вас тянет меня к вам… неодолимо. Уйдите! Я не могу… Я вся дрожу… Но я вас не люблю. И вы это знаете…
— Это все равно, Маня. Теперь это все равно.
— Оставьте мою руку! Постойте! Вы уедете? Да? Вы благородный, Марк… Великодушный. Вы уедете! Иначе все погибнет. Я не могу больше жить между вами двумя…
