— Страданием, Марк.
— За эти страдания я полюбил тебя, Маня.
— Не бери на себя так много, Марк! Натянутая струна срывается, наконец. Я это знаю по себе.
Он горько улыбается.
— Я для тебя стар, дитя мое. И знаю, мы не пара. Ты — талантливая, недюжинная женщина. Я — самый средний человек, заметный только благодаря случайности, деньгам, нажитым моими предками. Но у меня есть один дар, который в твою колыбель забыли положить феи…
Она приподнимается на локте и смотрит в его темные без блеска глаза.
— Я умею любить…
Эти слова дошли до души ее, утомившейся повседневным. Она ложится опять головой на подушки, и рука ее ласково падает на его плечо.
Она говорит после паузы, тоскливо глядя вверх:
— Милый Марк… Жизнь начинается… Сны уходят… Вот я опять на распутье… Одна…
— Со мною! — с отчаянием перебивает он.
Она переводит на него глаза. И смотрит пристально, вдумчиво и строго, ища чего-то забытого в этих любимых когда-то чертах. И ему страшно под этим взглядом. Он чувствует, что в эту минуту молчания решается его судьба.
— С тобою, — говорит она странным звуком. И со вздохом закрывает глаза.
Долго длится тишина. Слышен хруст рассыпающихся углей в камине.
Сердце его стучит с такой болью, что даже пот выступил на висках. Но он боится двинуться. Быть может, она заснула.
Вдруг она делает движение.
— Хорошо, Марк. Я буду твоей женой. Но не теперь, нет…
— Почему, Маня? Почему, скажи?
Он целует ее руки, плед, покрывающий колени. Он дрожит от счастья. Разве он не думал, что все потеряно?
— Мне почему-то казалось, что ты поймешь меня сразу. Видно, самый любящий мужчина неспособен проникнуть в нашу душу. Я сама хочу подняться на высоту, Марк. На ту высоту, о которой грежу. Без твоей помощи, без твоего имени и без твоих денег… Я хочу стать чем-нибудь, прежде чем двери распахнутся перед женой Штейнбаха. Я не уважала бы себя, если бы чувствовала иначе. Не сердись, Марк! И подожди. Ведь осталось уже немного…
В голосе ее глубокая усталость.
— Я подожду, — отвечает он тихо. — Я умею ждать…
