Он вручил сержанту подзорную трубу, а сам достал из кармашка на колчане костяную подставочку и свинцового солдатика. Фигурка изображала полковника Полка в красно-золотой форме. Едва Корби поставил модельку на подставку, ее цвета сделались еще ярче, линии четче, и она превратилась в крохотную копию живого офицера, находящегося в ГШ.
— Полковник Рептон!
— А, Корби! Еще один неофициальный доклад?
— Да, сэр. Я бы сообщил капитану Феруку, но ему придется потратить больше времени, чтобы передать информацию по своим каналам, так что я решил, что вам лучше бы это услышать и сообщить напрямую Сэру Четвергу…
Крохотный полковник скривился, но кивнул, позволяя Корби продолжать.
— Мы заметили крупные силы пустотников в квадрате 72-899, они сопровождают огромную повозку, запряженную двумя сотнями не-коней. На повозке лежит двадцатиметровый предмет трехметрового диаметра, заостренный с одного конца. Он, кажется, сделан из Пустоты, которой каким-то образом придали устойчивость. Я могу описать его только как огромный клин, сэр. Дело, однако, в том, что эта клетка на закате переместится в квадрат пятьсот-пятьсот, и я…
— Ты сказал "пятьсот-пятьсот"? — Полковник Рептон определенно встревожился. — Ты бы описал этот клин как определенно магический?
— Да, сэр!
Фигурка заметно побледнела.
— Я немедленно доложу Сэру Четвергу! Пожелай мне удачи, Корби!
Статуэтка застыла и снова сделалась свинцовой.
— Удача понадобится нам самим, — сообщил сержант, возвращая лейтенанту трубу и берясь за лук. — Еще три отряда движутся в нашу сторону. Они точно намерены атаковать.
— Кажется, я сейчас кое-что вспомнил, — сказал Фред. — Про мою прежнюю работу. Я вспомнил, что разделял хлопья позолоты!
— Это здорово, — одобрил его друг Рэй Зелень. — А я все еще ничего не помню. Во сне вижу что-то, и оно цепляется за краешек сознания, когда просыпаюсь. А потом открываю глаза, и все пропадает.
— Оно вернется, — заверил Фред. — Воспоминания всегда возвращаются. Почти все.
Рэй нахмурился.
— Беда в том, что мне все время кажется, что я должен все вспомнить как можно скорее. Я должен сделать что-то действительно важное.
— И это вспомнишь. Все равно это на самом деле неважно. Мы так и так застряли здесь до конца года. Не говоря уж о том, что впереди еще девяносто девять лет в Армии.
— Ты хотел стать генералом, — неожиданно проговорил Рэй. — Я вспомнил, что ты сказал мне это когда-то.
— Да ну? — удивился Фред. — В самом деле? Хмм… А идея неплохая.
Прошло уже шесть недель с тех пор, как Рэю и Фреду промыли головы. Они очнулись чуть позже в тот же самый день, лежа на своих койках, к одежде каждого пришпилен клочок бумаги. На бумажках были их имена, и больше ничего. Придя в себя, оба мальчика не могли даже читать, но грамота вернулась к ним достаточно быстро, а вместе с ней — разнообразные умения и знания.
А вот из воспоминаний о прошлой жизни почти все исчезло. Они нашли свои блокноты, но записи в них оказались не слишком полезны. Фред заново выучил свой любимый цвет и способ пить чай, а вот Рэя его заметки сильно озадачили. Прочтя их, он почувствовал, что Рэй — кажется, не настоящее его имя, но так и не понял, какое же настоящее. Или зачем ему понадобилось записывать имена Доверенных Лиц.
Рэй не мог вспомнить ничего даже о своей работе заправщика чернил. Фред восстановил в голове многое из своей гражданской жизни в Среднем Доме. Но жизнь Рэя оставалась для него самого загадкой. Сколько он ни старался, он не мог воскресить ни единого воспоминания. Иногда он чувствовал, что на краю разума балансирует что-то очень важное, но стоило потянуться к этой памяти, как она исчезала. Это чувство напоминало физическую боль — тупую боль отрезанной жизни.
Фред заверял Рэя, что часть воспоминаний со временем вернется, но утешения в этом было мало. Когда взвод собирался вместе в редкие свободные часы, разговоры всегда сворачивали на прошлую жизнь солдат. Рэй сидел среди остальных, молчаливый и неподвижный, и внимательно слушал, надеясь, что какая-то деталь из чужого опыта натолкнет его на собственные воспоминания.
Слушать чужие рассказы было больно, но боль умерялась тем, что свободного времени оставалось все меньше и меньше. По какой-то причине вскоре после того, как мальчикам промыли головы, интенсивность обучения была увеличена, а затем снова. Раньше новобранцам разрешали шесть свободных часов ночью и два днем. Сейчас же ночные часы урезали до пяти, затем до четырех, и даже их то и дело прерывали.
