На подоконнике еще одного окна лежала тоже вроде бы позабытая кем-то, ненужная вещь — черная картонная коробка. А на ней — пожелтевший кусочек картона: чья-то фотография с надписью на обороте, сделанная давно, когда в ходу еще были перьевые ручки и расплывчатые фиолетовые чернила.
В половине восьмого Катя проснулась — с лестничной площадки доносились голоса.
«Вставай, дорогуша, ты на работе», — скомандовала себе Катя и ринулась узнавать, что же еще такого могло стрястись в этом доме за ночь. Набросила халат, приоткрыла дверь. Возле 13-й квартиры спорили две соседки. На пороге открытой двери стояла Алина Вишневская. Катя хорошо запомнила ее фото. Правда, на снимке Алина была запечатлена во дворе в полушубке из песца и высоких замшевых сапожках-казаках. А здесь вышла на площадку босой, в надетом прямо на голое тело мужском кожаном пиджаке бордового цвета.
Правда, тело у нее было что надо, неглиже это лишь подчеркивало — гладкая кожа, слегка тронутая искусственным загаром, стройная гибкая талия, длинные ноги. От природы Алина была смуглой и темноглазой. Волосы осветляла. Катя еще на фото обратила внимание на ее прическу — мелированные пряди были заплетены в «африканские косички» и собраны на затылке в пышный хвост.
Вторую соседку Катя не узнала. Она тоже наверняка была на оперативных фотоснимках, но… Это была маленькая, круглая, как мячик, старушка. Седые короткие волосы ее были выкрашены синькой и тронуты химией, отчего голова старушки удивительно напоминала фиолетовый одуванчик.
Разглядывая фото, Катя в основном обращала внимание на сравнительно молодых жильцов четвертого корпуса, по ее мнению, пенсионеры могли подождать, однако…
— Клавдия Захаровна, я вам в сотый раз говорю: ничего я подписывать не буду! Вы вот кашу сейчас заварите, а потом нас в милицию затаскают. — Алина придерживала рукой поднятые лацканы пиджака, прикрывая грудь, и то и дело косилась через плечо в сторону своего коридора и явно пыталась отвязаться от назойливой соседки. — Мне ходить объясняться некогда, и вообще, мне уже все равно… — Вот от вашего равнодушия, от вашей пассивности так все у нас и происходит в государстве! — Пенсионерка Клавдия Захаровна потрясла перед носом Алины какими-то бумагами. — Скоро совсем нам на голову сядут! Дождались — по двору не пройдешь, голову проломят, в подъезде вообще убьют… Да разве можно это вот так оставить? Приехала милиция, называется, по вызову. Кровищи цельная лужа, а они тела даже не сыскали! А все почему? Потому что такие же вот молодые… Некогда им, скорей-скорей все… И тот тоже раз, перед Новым-то годом. Дело-то ведь замяли, прикрыли, а? А все промолчали, будто так и надо.
— Зато вы не промолчали, вот и получили, — хмыкнула Алина. — Извините, Клавдия Захаровна, мне надо…
— Успеешь, тебе не на работу! На бумагу-то, подписывай. Надо, чтобы все жильцы подписали. Нам и в прошлый раз такую вот жалобу надо было прокурору подать от всего подъезда. И с тем бы случаем разобрались, и тут бы как миленькие приехали, сразу бы все отыскали. Вот здесь против своей фамилии подписывай, тут уже все пропечатано. Невестка моя печатала на машинке, одна подпись-закорючка от тебя и нужна-то всего. — Клавдия Захаровна буквально насильно всучила Алине бумагу и шариковую ручку и круто обернулась в сторону Катиной двери. — Ну а вы что, девушка, выглядываете? Вы когда въехали-успели?
Катя открыла дверь пошире.
— Я вчера. Вечером.
— Так вы, значит, еще не знаете ничего, — старушка оживилась. — И кто же вам, извините, такую свинью подсунул?
— Какую свинью? — Кате стало любопытно.
— Тут же убийство было в квартире. Человека нашли, мертвеца, голову ему кто-то раскроил. Вся лестница кровью была залита. — Клавдия Захаровна снизу заглянула Кате в лицо. — А вас что же, даже не предупредили? О, вон оно, значит, что… А вы и поехали, обрадовались небось. Мы-то жалобу подаем в прокуратуру насчет этого беспредела. Вот подписывайте тоже, присоединяйтесь. Только живенько давайте, живенько, мне еще по другим квартирам успеть надо, пока на работу не ушли. Вас как зовут-то, милая?
