Леди Эстер не стала задерживаться возле них, а взяла за руку Филиппа и направилась к дому. Пен смотрела им вслед, прикрыв глаза от заходящего солнца и радостно, сама не зная чему, улыбаясь. Наверное, тому, что давно у нее на душе не было так хорошо и спокойно. Хотя… хотя многое еще нужно для подлинного спокойствия.
— Твоя мать всегда чувствует, когда нам необходимо поговорить с глазу на глаз, — сказала она.
— Я видел, как отъехал курьер на своем коне. — Оуэн показал на письмо у нее в руке, на безымянном пальце которой сверкало золотое кольцо. — Какие новости?
— Довольно значительные. Майлз и его мать заключены в тюрьму недели две назад.
— Что ж, вполне заслуженно.
— Конечно. Сначала обвинение было предъявлено и жене Майлза, но вскоре ее освободили, она лишена прав наследования и уехала к своим родителям в Линкольншир. Титул и имущество Брайанстонов остаются за государством, если я правильно понимаю.
— Наверное, так. И значит, нужно востребовать их для твоего сына.
Пен немного озадаченно взглянула на него.
— Я тоже придерживалась такого мнения. Но как подумаешь, с чем и с кем это дело связано… Ей‑богу, теперь мне это не кажется таким уж важным. Филипп здоров, разговорчив и, надеюсь, ничего не помнит о первых ужасных годах своей жизни. Во всяком случае, спит спокойно, без кошмаров. Думаю, он и дальше обойдется без этого нелегкого наследства.
— И все же, Пен, полагаю, стоит побороться. В память об отце Филиппа.
— Возможно, ты прав. Но это напоминает мне о том, Оуэн, что и тебе пора свести концы с концами в твоей жизни.
Она сказала и осеклась: подумала, что не имеет права настолько вторгаться в его существование. Он взял ее за руку, задумчиво повернул кольцо на ее пальце и произнес:
— Не в твоей, а в нашей жизни, Пен. В нашей.
— Мы почти не говорили о ней, — с искренним недоумением сказала она.
Он улыбнулся:
— Наверное, потому, что нам было хорошо и без этого. Она со смехом прижалась к нему, ощущая запах нагретой солнцем рубашки, игру мышц на его широкой груди.
— Да, — сказала она, — мы больше любили, чем говорили.
— Любить — тоже вид разговора.
Он продолжал гладить ее волосы, разбросанные по плечам: в деревенской глуши она их носила распущенными почти целый день. Вечерний ветерок развевал их, последние лучи солнца вплетали в них золотые пряди.
— Мы ведь возьмем с собой Люси и Эндрю, когда поедем? — спросила она, подняв голову и с беспокойством вглядываясь в его лицо, в глаза, в которых мелькнули прежние скорбные тени.
— Нет, — ответил он. — В настоящее время им гораздо лучше с моей матерью. Лондон для них по‑прежнему может быть опасен, да и счастливы они там не будут. Позднее, когда обстоятельства прояснятся, я заберу их.
Пен не стала спорить: в конце концов, это его дети, хотя она успела полюбить их, привязаться к ним. Но, как бы то ни было, Оуэну, и только ему, решать, когда он сможет публично признать их своими и при этом не бояться за их жизнь.
Что касается ее самой, она носит его обручальное кольцо и считает себя его женой, однако понимает: это тоже связано с опасностью. Ее семья знает об этом, и мужчины всегда готовы помочь, она уверена: если будет нужно защитить ее с оружием в руках, а Оуэна не окажется рядом, то и лорд Хью, несмотря на свой возраст, и Робин немедленно встанут на ее защиту. И привлекут своих сторонников. Так неужели, подумала она с грустью, у Оуэна совсем не осталось верных друзей, на кого можно положиться не в делах его мудреной службы, а в сугубо личных?
Она знала, он вынашивает сейчас нелегкое решение: что делать дальше? Продолжать ли свою опасную работу дипломата‑разведчика или целиком погрузиться в мирную, лишенную риска домашнюю жизнь? Подталкивать его к тому или иному она не считает возможным: он должен решить сам.
Она же безгранично любит его и не сомневается, что он испытывает к ней такие же чувства, а потому, не задумываясь, примет любое его решение и последует за ним хоть на край света…
Леди Эстер тоже предчувствовала, что сын собирается вскоре покинуть родной кров, и восприняла его решение без лишних слез, но с нескрываемой грустью.
