И все же привычный высокомерный тон сохранился в ее голосе, когда она спросила:
— Как же мы сможем покинуть этот замок незамеченными, шевалье?
— Мы вовсе не станем этого делать, мадам, — ответил он не очень охотно. — Внезапность и утренний свет будут на нашей стороне. Впрочем, в подробности вдаваться не стану. Постарайтесь отдохнуть и доверьтесь мне, мадам.
Повелительные нотки в его голосе разгневали принцессу, но она прошла долгую школу унижений и опасностей и научилась управлять собой. Поэтому молча поднялась с кресла и проследовала в спальню, сделав знак Матильде и Сьюзен сопровождать ее.
Пен закрыла за ними промежуточную дверь и, повернувшись, осталась стоять у порога: мать с ребенком на руках — символ непреходящей, вечной жизни.
Эта картина тронула Оуэна, пробудила горечь, он почувствовал укол зависти. Подойдя к камину, чтобы поворошить угли, он произнес:
— Если ребенок спит, положите его на софу и укройте чем‑нибудь.
Она послушалась совета, прозвучавшего как приказание, и некоторое время не могла оторвать взгляда от безмятежно спящего сына: палец во рту, щеки, как ей казалось, немного налились и порозовели.
— Он мокрый, — сказала она потом с трогательной доверительностью. — Но если я начну раздевать его, он ведь проснется, верно?
— А где второй мальчик? — спросил Оуэн вместо ответа.
— Чарлз… Я назвала его Чарлзом. Сейчас, надеюсь, он уже в Холборне, в нашей старой детской. С двумя мне было бы трудно.
Опять никакого отзвука с его стороны. Перед ней был совершенно другой человек — незнакомый, чужой. И она — чужая для него. Об этом ясно говорят его глаза — она видит их в свете камина: холодные, пустые. Безжалостные… Как можно быть таким жестоким, злопамятным?.. Даже в подобные минуты, когда решаются вопросы жизни и смерти…
Она содрогнулась от этой мысли, впервые подумав о том, какой неосторожной, легкомысленной была, когда в такое опасное путешествие взяла с собой ребенка. Что будет с ним, если их затея с бегством принцессы рухнет? Боже… Боже…
Оуэн, к счастью — это видно по его поведению, — не разделяет ее опасений, не думает о провале. Он твердо уверен в благополучном исходе. И это, спасибо ему, укрепляет и ее силы…
Его голос вывел ее из глубокой задумчивости.
—..Боюсь, вам самой, — говорил Оуэн, — не придется выносить его, — он кивнул в сторону ребенка, — из замка. Нужно будет расстаться с ним. Ненадолго…
— Как? — громко вскрикнула она и зажала рукой рот. — Почему?
Он едва заметно пожал плечами:
— Так надо.
В наступившем молчании были слышны звуки со двора: отрывистые выкрики, команды, лязг конских копыт по каменному покрытию.
Оуэн не сводил глаз с ее усталого бледного лица. Она тоже неотрывно смотрела на него.
— Оуэн, — произнесла она наконец, в ее голосе звучали боль и неуверенность, — я не в силах так больше… Разве мы не можем попробовать восстановить что‑то, то, что утрачено…
Он медленно отошел от камина и приблизился к ней. Он стоял очень близко — так, что она ощущала тепло его тела, но не коснулся ее. Он оставался чужим, и, когда заговорил, голос был тоже чужой.
— Мне уже тридцать пять лет… У меня были жена и двое детей… Я много чего делал в своей жизни: сражался на полях битвы и на корабельных палубах, скользких от крови. Меня мучили в темнице у мавров, я сумел вырваться из испанской тюрьмы. Я воин по своей натуре, а не придворный, и моя профессия — шпионаж, соглядатайство. Я не пытался вас обмануть и представиться кем‑то другим…
— Нет, не пытались, — согласилась она. — И хотите сейчас сказать, что если бы… Если бы в вашей жизни… в прошлом… вы совершили что‑то… что‑то дурное… ужасное… тоже не скрыли бы этого от меня? И что я должна верить вам… доверять?.. Да?
— Но вы не сделали ни того, ни другого, — сказал он резко. — Не захотели… Или не смогли…
Она протянула к нему руку, но тоже не коснулась его.
— Да… Наверное, вы правы.
Ветер ворвался в каминную трубу, загудел в ней, из очага в комнату выплеснулся клуб дыма. Задрожали стекла в оконных рамах. Видимо, к ночи разыгралась буря.
Оуэн снова отошел к камину. Он стоял там, не говоря ни слова, и Пен напрасно надеялась, что услышит от него еще что‑то: о том, как они будут существовать дальше, о том, что случилось на самом деле с его женой и детьми и что нужно сделать ей, чтобы он простил то оскорбление, которое она, по‑видимому, нанесла ему.
