Лишь после этого Люк поднял голову и позволил ей высвободиться, сделав нетвердый короткий шаг назад. Жаркий румянец окрашивал ее щеки, хотя губы были странно бескровными, а глаза, словно два больших голубых самоцвета, изумленно глядели из-под ровных, высоко поднятых бровей. Кора вся дрожала, обхватив себя руками, словно стояла на холодном ветру.
Но едва переведя дух, девушка тут же дрожащим голосом выпалила:
– Я вижу, что нормандцев не зря считают скотами. У них нет ни чести, ни совести.
– По отношению к врагам – да. И ты увидишь, каким жестоким я могу быть, если не присягнешь мне как своему сюзерену, голубушка.
Проговорив это, Люк медленно начал расстегивать широкий кожаный пояс на талии.
– Ты… ты этого не сделаешь!
– Лучше кожа, чем сталь. Видимо, придется при помощи этого ремня внушить тебе почтение к нормандским законам.
– Законам или беззаконию?
Когда, ничего не ответив, Люк лишь молча соединил концы пояса в руках, румянец на щеках Коры сделался пунцовым, и, закусив зубами нижнюю губу, она отвела от него взгляд.
Воцарилось напряженное молчание, прежде чем Кора наконец снова взглянула на него. Взглянула с вызывающим видом, но голос выдал ее – он был приглушенный, подавленный.
– Ну что ж, ты прав. Я не могу остановить твою руку. Нельзя отрицать, что ты одержал победу в честном бою, и Вулфридж теперь в твоем распоряжении.
Ее капитуляция была слишком неожиданной, чтобы в нее так легко можно было поверить. Люк ничего на это не сказал, ожидая с поднятыми бровями и легонько хлопая сложенным ремнем по открытой ладони.
Кора передернула плечами.
– Это, может быть, кажется тебе неискренним, милорд. Но я обессилела и понимаю, что все уже кончено. Я ничего не выиграю, заслужив твою ненависть, так уж лучше мне быть с тобой в дружбе, чем во вражде.
– Мудрое решение. Но чему я обязан этой неожиданной переменой настроения?
– Страху.
Ее откровенное признание было таким же неожиданным, и Люк усмехнулся.
– Страху того, что я могу сделать, или того, что можешь сделать ты?
Губы ее дрогнули, и она бросила на него разгневанный взгляд из-под длинных ресниц.
– Похоже, что ты неправильно меня понял. Но не льсти себе тем, что я брошусь в твои объятия. Я просто уступила тебе в благодарность за твое милосердие, проявленное сегодня днем.
– Милосердие… Какое милосердие?
– Да, милорд. Когда ты выводил меня из зала, я увидела Рудда, того мальчика, который прятался в погребе во время штурма. Я рада, что твои солдаты не тронули его.
– Я не причиняю зла детям. Как и женщинам, если только они не бросаются на меня с мечом или кинжалом.
Опять краска гнева проступила на ее лице. Но Кора прерывисто вздохнула и постаралась взять себя в руки.
– Да, это так. Но пойми меня правильно: я говорю не о любви или преданности, а только о благодарности.
Теперь настала очередь Люка рассердиться.
– Мне не нужна твоя благодарность, – бросил он.
– Нет?.. – Она взглянула на него с невинным и непонимающим видом. – А чего же тогда ты хочешь от меня, милорд?
Это был коварный вопрос. Если бы не одежда, которая была на нем, стало бы сразу ясно, чего он хочет от нее; вернее, чего хочет его тело. А почему бы и нет? Она была так привлекательна в этом коротком своем одеянии, не закрывавшем и до половины ее стройных ног, которые снова и снова притягивали его взгляд, пока он с усилием не отвел его. Признаться женщине в своем желании – значит сразу оказаться у нее в руках.
– Достаточно с твоей стороны клятвы в верности сюзерену, дорогая. Вот и все, чего я хочу от тебя.
Последовала долгая пауза, точно Кора старалась осмыслить его слова.
– Этому действительно можно верить?
– А почему бы и нет? Ты льстишь себе, если воображаешь, будто так привлекательна, что я не смогу удержать себя в руках. Я не зеленый юнец, теряющий голову из-за каждой юбки, и к тому же предпочитаю женщин, которые умеют быть женственными, а не воинственных амазонок, размахивающих мечом. Так что можешь считать себя в полной безопасности.
Это была ложь, и Люк знал это даже в тот момент, когда произносил ее. Он не должен, по возможности, даже приближаться к ней. Его тело было напряжено как тетива лука и дрожало от вожделения. Но что скажет Вильгельм, если Люк даст себе волю и уляжется с ней в постель? Война есть война, и у короля были твердые правила, которых он неукоснительно придерживался. Эта девица была их противником, и, если он овладеет ею сейчас, неизвестно еще, как посмотрит на это король.
