Вчера всему отряду зачитывали знаменитый сталинский «Ни шагу назад!», приказ N 227. Для нас, партизан, он вроде бы и не слишком актуален, но…
— Бориска-а…
Я повернулся на песке и тяжело вздохнул. Это был один из только что пришедших в отряд пацанов — Егор Алдохин. С момента нашего возвращения он осаждал меня просьбами повлиять на Сашку, чтобы его, Егора, взяли в отделение разведки. Собственно, я ничего против не имел, но Сашка твердил: «Подождём.»
— Слушай, искупайся, а? — предложил я. — И остынь.
— Не, я не про это, — он покачал головой. — Товарищ командир тебя вызывает…
… - В общем, дело, это — так, — Мефодий Алексеевич широким жестом показал на банку со сгущенным какао. Сашка задумчиво погрузил в неё палец, намотал побольше сладкой коричневой массы и облизал. Я присоединился к нему; Хокканен не выдержал:
— Ну ложки же есть!
— Курить вредно, — печально сказал Сашка.
— Очень вредно, — подтвердил я. — Особенно после ранения…
— Кхгм… — Хокканен убрал трубку и несколькими энергичными взмахами разогнал дым.
— Дело это так, — вернул внимание наш командир. — Сведения есть, что это — фрицы в конце лета готовят это — наступление на Ленинград. Это — в связи с чем активируют переброску частей, это, на фронт. Надо бы это как-то… — он поводил в воздухе руками. — Из штаба сообщили — это, операция «Нордлихт» у них называется. Собираются, это, с финнами соединиться и город это — совсем кончить. Вот и задание это — узнать, что перебрасывают. Это — откуда. И это по возможности — помешать… Сашка тут это — говорит, вы что-то придумали?
— Ну вообще-то, — я обсосал палец, с наслаждением почмокав, — вообще-то мы не для такого случая придумали, а вообще. Но может и сюда подойти. Нужны мины, замаскированные под куски угля, как у Мухарева делают. Штук пять. Ромка нужен. И тогда дело будет так…
…Мы с Юлькой сидели на «нашем месте», болтали ногами и по очереди ели остатки какао из банки, которую я прихватил с собой, уходя из командирского шалаша (землянки вырыть было просто некогда). Последние остатки я по-добрал пальцем, хотел облизать, но потом, помедлив, протянул Юльке:
— На. Остатки сладки… — и резко растормозился, когда он слизала какао. Для неё-то это была ерунда, а для моего сознания, испорченного десятками виденных фильмов…Я почувствовал, как горят щёки и, чуть наклонившись к ней, сказал: — А вот тут осталось… в углу рта…
— Тут?.. — спросила она беззаботно. — Где?
— Нет…не тут… — я наклонился ближе, и Юлька поставила между нами ладонь:
— Жук ты, Борька, — сказала она сердито. — Если бы ты не был таким смелым и умным, я бы… я бы…
— Что ты бы? — тихо спросил я, не отстраняясь.
— Я бы Мефодию Алексеевичу пожаловалась.
— Жалуйся, — внезапно обиделся я и отодвинулся. — Ради аллаха. Подумаешь.
— При чём тут аллах? — прыснула Юлька. — Ну тебя.
— Юльк, — я сделал просительное лицо. — Один раз поцелую, а?
— Отстань.
— Один раз, — я снова придвинулся.
— Отстань, говорю!
— Ну чуть-чуть…
— Закричу.
— Фрицы услышат. Ты же не будешь товарищей подводить?
— Я если мне Сашка нравится, а не ты?
Я отстранился, помолчал и спросил:
— Это правда?
Юлька соскочила в воду и в два прыжка добралась к берегу. Обернулась и махнула рукой:
— Пошли готовиться!
Вообще это было довольно странное ощущение — вот так сидеть среди врагов и грызть яблоки. Ещё более идиотским казалось, что на нас не обращают внимания. Меня вдруг стало одолевать дурацкое желание — вскочить и заорать во всю глотку: «Эй! Кретины! Смотрите! Я — партизан!!!» Не шуточное, а совершенно серьёзное, дошедшее до физического нетерпения, как желание сходить в туалет.
Я задавил его в себе усилием воли.
Недалеко от третьего станционного пути сидели на травке пятеро беспризорников — четверо постарше, трое мальчишек и девчонка, и мальчишка помладше, с холщовой сумкой через плечо.
— Состав, — сказал Сашка. — Наш.
— Угу, — я поднялся и потянулся, краем глаза заметив, как Ромка, лениво встав с травки, неспешно потащился через пути. Весь его вид выражал усталую озабоченность по поводу того, где бы пожрать.
Длиннющий состав вползал на станцию. Мне показалось, что в нём вагонов пятьдесят плюс половина от этого платформ с техникой. Вся эта гусеница ещё остановиться не успела, а на платформу с гомоном, свистом, перекличкой посыпались солдаты и офицеры, почти все — в нижних рубашках. Часть бросилась к водоразборке, старшие офицеры двинули куда-то, на ходу застёгиваясь и приводя себя в порядок, сколько-то — в полной форме и с оружием — заняли места вдоль эшелона на часах. Как всегда в такие моменты мне на миг стало мерзко от мысли, что мы станем причиной гибели многих из этих вполне обычных людей, в большинстве своём — молодых и, наверное, не таких уж и плохих. Но на фронте, куда они едут, пули, выпущенные ими, будут убивать тоже молодых, неплохих, а главное — наших.
