— «…ой Лог».
Выпрямился и посмотрел туда, куда показывала стрелка.
Дорога резко шла под уклон. Под горкой начиналась деревенская улица. Два крайних дома чернели развалинами. Оттуда не доносилось ни звука, хотя остальные видимые дома были целы. За деревней снова начинался лес, на его фоне что-то двигалось. Я присмотрелся. Трактора?
Но это были не трактора. Впереди юрко подскакивала коробочка мотоцикла с коляской. А за ним неспешно, переваливаясь с борта на борт, ковыляли на фоне березняка два бронетранспортёра. Из воинской части, что ли? Или кино снимают?
Я снова посмотрел на указатель.
Дико вскрикнул и со всех ног бросился бежать в лес, не разбирая дороги.
* * *
Сжав голову ладонями, я сидел под сосной и пытался не думать. Если не думать, то всё разрешится само собой. Я посижу-посижу, встану, пойду на дорогу и там найду остановку автобуса. И поеду на нём домой. Подальше от этого сумасшествия. Если не думать, то ничего и не будет. я посижу-посижу и всё утрясётся. Я поймал себя на желании сунуть палец в рот и, отдёрнув руки от головы, зажал их между колен и закачался, тихо постанывая.
Перед глазами у меня плавала вывеска.
dorf. Suchoj Log
Я зримо ощущал её, он змеилась и текла через моё сознание чёрной струйкой.
Надпись на немецком языке…
Я зачем-то посмотрел на часы. Было двадцать минут двенадцатого. 8 мая 2005 года. Так показывал календарь. А столб — это чья-то дурная шутка…
…так вот почему грунтовка была такой узкой и такие странные следы от колёс! Тут почти не ездят на машинах. А от тех, кто ездит, надо держаться как можно дальше…
Я всхлипнул, но тут же заставил себя умолкнуть. Слезами не помочь делу. Надо вернуться к той яме. Обязательно и поскорей. И ждать. Может быть, то, что вышвырнуло меня в это время, сработает и обратно?! Буду биться головой о корень, пока не посинею — может, всё дело в этом?! А если нет…
Об этом не хотелось и думать. Как не хотелось думать и о том, что тут хозяйничают настоящие немцы. Нет, не немцы. Немцы — это были те ребята, которых мы видели, когда ездили в Данию. Весёлые, в яркой форме со множеством нашивок, дружелюбные, перенимающие у нас русские словечки. А здесь нет таких немцев.
Здесь — фашисты.
Я развязал узел галстука и, бережно его сложив, спрятал в кармашек для ножа на камуфляжных штанах. Не знаю, зачем — скаутский галстук был зелёный, а не красный, как у пионеров в эти годы. Потом поднялся и начал красться через лес обратно, к дороге.
Я не боялся заблудиться. Кроме того, во мне ещё жила неистовая надежда, что всё само собой «устаканится» — точно так же, как само собой произошло. И всё-таки возле дорожной обочины я сидел в кустах не меньше получаса.
Жизнь в деревне была, я слышал звуки, но какие-то вкрадчивые, осторожные — дверь скрипнет, пара слов донесётся… Ни собачьего лая, ни каких-то признаков домашней скотины или птицы не имелось — как отрезало. Чтобы идти обратно к той яме, надо было повернуться спиной к деревне и, хотя её скрыл поворот, я оглядывался почти на каждом шагу. Мне почему-то казалось, что немцы именно там, сзади.
Я забыл, что они могут быть везде. И попался, как последний щенок, а не как «медведь».
Они вышли из леса буквально метрах в десяти от меня — там сворачивала в сторону какая-то тропинка. И — высшая степень досады!!! — явно меня не видели до последнего, уделяй я побольше внимания тому, что впереди, всё было бы благополучно, я бы успел спрятаться. А так мы — я и двое немцев — обалдели почти одинаково и смотрели друг на друга секунд десять.
Не знаю, что они увидели и за кого меня приняли. Но когда я повернулся и пошёл — как в глупой комедии поступает герой при неожиданной и нежеланной встрече — обратно, они ещё столько же недоумённо переговаривались, не окликая меня. А я шёл, как во сне, всё больше и больше убеждаясь, что это неправда. И даже когда один меня окликнул, в его голосе было скорей недоумение и даже какое-то расположение:
— Хай, ду, гитлерюнге! Вохинст ду?![7]
Я отмахнулся рукой, не оборачиваясь. И тогда один из них крикнул — уже строго, хотя ещё и не зло:
— Хэй, кнабэ, цурюк, шнеллер!
