— Пойдем, Милана, — вдруг сказала девушка, хотя глаза ее были закрыты.
Олаф склонился над амазонкой и стал прислушиваться. Очевидно, на Оляну действовала луна. Она относилась к тому типу впечатлительных людей, которые под воздействием полной луны могут бессознательно двигаться или говорить.
— Правильно, Милана, скоро мы бу¬дем дома, — опять тихо забормотала молодая жен¬щина, — убежим от этих викингов. Мы не рабыни! Здесь уже недалеко до нашей земли, Тмутаракани! Под покро-вом ночи мы доберемся до своих.
Губы Оляны пересохли, но она продол¬жала бессвязно что-то шептать. Теперь уже Олаф ничего не мог понять.
— Что ты говоришь? — прошептал он, и девушка мгновенно открыла глаза. Оглянувшись, она спросила:
— Где я? Что ты спрашиваешь, Олаф?
— Просто ты что-то говорила, Оляна, — проговорил викинг, — я и не понял.
— Что я могла говорить? Я спала…
— Что — то про Тмутаракань.
— Да, мне снились родные края, — Оляна села и стала протирать глаза, — мне часто снится родина. А что же я могла сказать?
— Так, ничего, — ответил Олаф, — что-то бормотала во сне.
— У меня это бывает, — согласилась пленни-ца, — это луна действует, пойдем в палатку.
И они спрятались под пологом. Пора¬женный услышанным Олаф еще долго не мог уснуть Викинг думал насколько коварны женщины. Ему казалось, что его Оляна удовлетворена им как любов¬ником и примирилась со своей участью. Да и другие девушки совсем смирились и даже привязались к своим господам. А оказалось, наоборот — они тайно вынашивают план побега.
Когда по все расчетам Миланы корабли должны были повернуть на восток, небольшая флоти¬лия двинулась вдоль берега и скоро вошла в широкое устье Славутича. В этом месте могучая река была та¬кой ширины, что другой берег был виден как тонкая полоска на горизонте. Викинги со всей силы налегали на весла, с трудом выгребая против сильного течения. При этом корабли шли недалеко от берега, подальше от стремнины, где вода буквально пузырилась от бур¬лящих потоков.
— А что, разве мы пойдем по Славу¬тичу? — обескуражено спросила Милана своего Торкеля.
Викинг оглянулся и посмотрел на жен¬щину недовольным взглядом.
— А что ты, Милана, думала обма¬нуть нас как мальчишек?
Женщина была поражена еще больше и уставилась на него удивленными глазами.
— И не думай, ничего не получится, — продолжил он, — Оляна, слава Одину, оказалась слабой на луну. Эта ночь была очень лунной, и она говорила во сне. — И что же она могла сказать? — самооблада¬ние покидало Милану, но она из всех сил старалась выглядеть невозмутимой.
— Все рассказала о ваших планах — мол, собрались бежать степью, к своим. Когда пристанем к берегу русского княжества, — викинг, усмехнувшись, почесал бороду, — хорошо еще, что Олаф спит чутко, теперь пойдем Славутичем. Олаф все рассказал Ингмару, и он переменил маршрут. Отсюда вам бежать некуда. В плену у печенегов будет похуже чем у нас.
Потрясенная Милана тихонько отошла в сто¬рону.
— Милана, собери всех своих подруг, Ингмар хочет с вами поговорить! — крикнул ей вслед Тор-кель — под навесом!
Испуганные девушки собрались под на¬весом и напряженно ожидали хевдинга. Он пришел вместе с побратимом Исгердом. Оба выглядели злыми.
— Ну, что бежать надумали? Мы, что, плохо с вами обращались? А вы знаете, что по закону полага-ется сделать с рабом, если ты его поймаешь при попытке к бегству? Мне даже говорить не хочется? — сурово сказал Ингмар.
— Ну, так сделайте это, хевдинг! Мы не рождены рабами, нас коварно захватили и продали как скот. Мы жили свободными и жаждем свободы! — дерзко фыркнула Данута.
— Я вас предупреждаю, если еще раз уз¬наю о подготовке побега, отведаете плетей и будете прода-ны в Бирке.
— Ну и продавайте, какая разница, где быть рабом! — Данута, до безумия обозленная неуда¬чей, уже не обдумывала свои слова. Остальные де¬вицы, по тайной команде Миланы, заплакали навзрыд. Викинги плюнули и ушли на другой конец корабля. А вечером, на ночевке, лежа в палатке вместе с грустной Данутой, Исгерд попытался ее вразумить:
— Чем твоя жизнь отличается от моей? Ты ешь ту же еду, одеваешься в такую же одежду, спишь со мной в одной постели. Я буду заботиться о тебе до конца твоих дней, признаю твоих детей своими, они будут свободными людьми. Мой брат Торкель рожден от рабыни, и что, в чем-нибудь он ущемлен? Что тебя заставляет рисковать своей жизнью, пробираться че¬рез дикую опасную степь к себе домой? Ведь сама рассказывала, что на родине и продали вас в рабство! Я думал, что ты неравнодушна ко мне, и тут вдруг узнаю такое!
