Гости молча сели. Иван не предложил ни чая, ни воды, а просто расположился напротив, тяжело взглянул на Кристину и спросил:
— Ну?
Она выложила на стол записную книжку. Иван посмотрел сначала на нее, потом на Кристину. Его молодое лицо характерного славянского типа не выражало ровным счетом ничего. Как будто он старательно подавлял все эмоции. Или привык их подавлять.
А Кристина между тем сунула руку в карман, извлекла пучок травы и аккуратно положила поверх записной книжки. Все это время Роб не отрываясь следил за лицом Ивана. Журналист не имел ни малейшего представления о том, что здесь происходит, но чувствовал: реакция хозяина квартиры должна многое объяснить. Увидев траву, Иван чуть заметно вздрогнул. Роб больше не мог переносить затянувшегося молчания.
— Ребята! Прошу, скажите, что все это значит?
Кристина искоса взглянула на него, будто призывая к терпению. Однако Роб не ощущал в себе желания молча сидеть и ждать. Он хотел узнать все, и немедленно. Зачем они приехали сюда поздней ночью? Чтобы разглядывать несколько сухих травинок?
— Однозернянка, — коротко сказал Иван.
Кристина улыбнулась.
— Однозерная пшеница? Уверен?
— Да. — Иван насупился. — Кристина, неужели ты не могла определить сорт самостоятельно?
— Э-э… были сомнения. Ты ведь у нас эксперт.
— Но теперь-то уверена? Я очень устал.
Кристина взяла траву.
— Спасибо, Иван.
— Не за что. — Он уже поднялся. — До свидания.
Хозяин тотчас проводил гостей к двери. Там он высунулся и окинул площадку внимательным взглядом, как будто ожидал увидеть кого-то, кого видеть не хотел. А потом громко захлопнул дверь.
— Да, сразу видно — друг, — сказал Роб.
— Но мы получили то, ради чего приходили.
Они вызвали лифт и спустились. Бесконечные тайны все сильнее раздражали Роба.
— Ладно, — буркнул он, когда вышел на улицу и вдохнул теплый, насыщенный выхлопными газами воздух. — Давайте, Кристина, объясняйте. Однозерная пшеница… И что вся эта чертовщина значит?
— Старейший вид пшеницы из всех существующих в мире, — ответила она, не глядя на собеседника. — Если угодно, протопшеница, первый из хлебных злаков.
— И?
— Она растет только здесь. Именно с нее началось земледелие. И все сельское хозяйство.
— И?
Кристина обернулась. Ее карие глаза сверкали.
— Франц считал, что это ключ. Я уверена в этом.
— Ключ к чему?
— К пониманию того, почему засыпали храм.
— Но каким образом пучок травы может?..
— Потом. Не стоит здесь торчать. Вы же видели, как Иван выглядывал за дверь. Надо убираться. И поживее.
— Думаете, за нами… следят?
— Не то чтобы следят. Может, наблюдают. Не знаю. Может, у меня вообще паранойя.
Роб вспомнил Франца, насаженного на штырь, и поспешно сел в машину.
Форрестер проснулся весь в поту, словно от лихорадки. Поморгал, глядя на линялые шторы номера дугласской гостиницы. На мгновение показалось, что ночной кошмар не кончился; появилось совершенно абсурдное, но тем не менее явственное ощущение зла, скрытого в гостиничной обстановке: за приотворенной дверцей платяного шкафа виднелась тьма, в углу притаился уродливый телевизор.
Что же он видел во сне?
Форрестер потер лицо, чтобы окончательно проснуться, и вспомнил: то же самое, что и всегда, конечно. Маленькое тельце. Мост. И бесконечный поток машин, проезжающих по ребенку.
Бам-бам-бам.
Бам-бам-бам.
Детектив встал, подошел к окну и отдернул занавеску. К его изумлению, оказалось, что уже светло — совсем светло. Затянутое белыми облаками небо было пустым, на улицах кишел народ.
Этак можно опоздать на пресс-конференцию.
Он успел как раз вовремя. Просторный зал был уже полон. Местная полиция экспроприировала самое большое помещение форта Сент-Эннз. Горсточка местных журналистов затерялась среди толпы представителей общенациональных СМИ. За их спинами расположились две команды новостных агентств с цифровыми камерами, большими наушниками и длинными серыми микрофонами. Форрестер разглядел знакомую белокурую голову — лондонская корреспондентка Си-эн-эн. Детектив уже не раз встречал ее на брифингах для прессы.
Си-эн-эн? Очень похоже, кто-то успел проболтаться лондонским СМИ насчет чудовищных убийств. Оставаясь позади, Форрестер оглядел зал. У противоположной стены сидели трое полицейских: заместитель старшего констебля Хейден, по бокам двое коллег помоложе. Над ними висел большой синий плакат с надписью «Полиция острова Мэн».
