– Ах, Клодина! Маленькая девочка, такая искушённая благодаря скверным книжкам, найдётся ли на свете создание более чистое, чем вы? Нет, моя любимая, счастье моё, я не позволю вам так безрассудно распорядиться собой! Если я беру вас, то это будет всерьёз, навсегда; и перед всем светом я самым тривиальным, честным образом женюсь на вас.
– Нет, вы не женитесь на мне!..
Я призываю всё своё мужество, потому что, когда он говорит «моя любимая, счастье моё», мне кажется, что вся кровь вытекает из моих жил и кости мои размягчаются.
– Я буду вашей любовницей или никем.
– Моей женой или никем!
В конце концов, поражённая этим странным препирательством, я разражаюсь нервным смехом. И пока я смеюсь, открыв рот, откинув назад голову, я вижу его склонённым надо мной, охваченным таким мучительным желанием, что меня бросает в дрожь, но я храбро протягиваю к нему руки, думая, что он принимает меня…
Но он встряхивает головой и сдавленным голосом произносит:
– Нет!
Что делать? Я умоляю, сложив руки; я подставляю ему губы, прикрыв веки. Он, задыхаясь, снова повторяет:
– Нет! Моей женой или никем.
Я встаю, растерянная, бессильная.
Словно в каком-то озарении, Рено тем временем бросается в гостиную. Он уже касается двери в кабинет когда я наконец догадываюсь… О несчастный! Он собирается просить у папы моей руки!
Не осмеливаясь кричать, я повисаю у него на руке, шёпотом умоляю его:
– Нет, не делайте этого, если вы меня любите! Умоляю вас, всё что будет вам угодно… Хотите взять Клодину сейчас же? Не просите ни о чём папу, подождите несколько дней… Подумайте, как это отвратительно – вся эта история с деньгами! У Марселя такой злой язык, он всюду станет об этом рассказывать, он скажет, что я насильно соблазнила вас… Я люблю вас, я люблю вас…
Он коварно обнимает меня и медленно целует щёки, глаза, волосы, где-то под ухом, от чего меня бросает в дрожь… Я бессильна в его объятиях.
Он бесшумно открывает дверь в кабинет, поцеловав меня в последний раз… Я только и успеваю быстро отстраниться…
Папа, поджав под себя ноги, сидит на полу, весь обложенный своими бумагами, он свирепо таращит на нас глаза, воинственно выставив нос, задрав бороду. Мы попали не вовремя.
– Какого чёрта ты влетаешь сюда? Ах, это вы, сударь, дорогой мой, рад вас видеть!
К Рено возвращается хладнокровие, и вид у него вполне корректный, хотя он без перчаток и шляпы.
– Мне приходится, сударь, просить у вас минутку для серьёзного разговора.
– Ни в коем случае, – решительно отрезает папа. – Ни в коем случае, только завтра. Вот это, – объясняет он, указывая на пишущего господина Мариа, пишущего слишком быстро, – это не терпит отлагательства.
– Но и то, что я хочу вам сказать, сударь, тоже не терпит отлагательства.
– Тогда выкладывайте сразу.
– Я хотел бы… умоляю вас, пусть я не покажусь вам чересчур смешным… я хотел бы жениться на Клодине.
– Опять начинается та же история! – грохочет голос папы, он, огромный и грозный, вскакивает на ноги. – Разрази меня гром, тысяча чертей, дьявол всех побери!.. Да разве вам не известно, что вот эта упрямая ослица не желает выходить замуж? Она объявит, что не любит вас!
Пронёсшаяся гроза возвращает Рено всю его самоуверенность. Переждав, пока утихнут папины ругательства, и смерив меня взглядом из-под завесы ресниц, он вопрошает:
– Она не любит меня? Посмейте только сказать, Клодина, что вы меня не любите!
Господи, нет, я не посмею. И от всей полноты сердца я бормочу:
– Да, это правда, я вас люблю…
Папа, ошеломлённый, смотрит на свою дочь, точно на улитку, упавшую с планеты Марс.
– Вот так дьявольщина! А вы, вы-то её любите?
– Пожалуй что да, – говорит Рено, кивнув головой.
– С ума сойти, – растерянно говорит папа, великолепный в своей безотчётности. – До чего я буду рад! Правда, если бы я выбирал себе жену… нет, она совсем не в моём вкусе. Я предпочитаю женщин более…
И он жестом изображает пышные прелести кормилицы.
Что тут сказать? Я была сражена. Рено сплутовал. Я тихонько шепчу, дотянувшись до его уха:
– Запомните, я не желаю денег Марселя.
Молодой, сияющий под своими серебристыми волосами, он увлекает меня в гостиную и с лёгкостью мстительно бросает:
