Его маленькие темные глазки перебегали с выстроившихся вдоль стен эдолийцев к скамьям, уже занятым Сидящими, которым предстояло выслушать обвинения и свидетельства против него, а затем то, что он сможет сказать в свою защиту. Уиниан облизнул губы – как показалось Адер, скорее от нетерпения, чем от нервозности, – и обратил свой взгляд на нее. Она знала силу своего собственного взгляда, обескураживающее воздействие, которое ее горящие радужки оказывали на тех, кто пытался посмотреть ей в глаза, и тем не менее Верховного жреца они, казалось, беспокоили не больше чем грандиозный зал. Он хладнокровно посмотрел на нее, когда она проходила мимо, чтобы занять свое место, и в уголке его губ заиграла едва заметная насмешливая улыбка. Затем Уиниан кивнул ей.
– Госпожа, – произнес он. – Или мне следовало сказать «министр»? Можно ли одновременно быть госпожой и министром?
– Можно ли одновременно быть убийцей и жрецом? – парировала она. Гнев вспыхнул, распространяясь под ее кожей, словно пожар.
– Госпожа министр, – отозвался Уиниан, в показном ужасе прижимая к груди трепещущую ладонь. – Боюсь, вы имеете в виду меня.
Адер подавила готовый сорваться с губ ответ. Они говорили негромко, и тем не менее некоторые из собравшихся уже поворачивали головы, прислушиваясь. Необходимо было придерживаться формальной процедуры, а она не включала в себя перепалку с обвиняемым. Подобная перепалка была ниже достоинства имперского министра; кроме того, спустя несколько минут убийца ее отца предстанет перед правосудием, гораздо более беспощадным, чем любые колкости Адер. Она прикусила ноготь, потом вспомнила о своем положении и сотнях наблюдающих людей и заставила себя вновь положить руку на колено. В том, что Уиниан заплатит за свои преступления еще до завершения дня, она была уверена, и все же Адер провела достаточно времени за изучением истории, чтобы знать, что и аннурское правосудие, при всем его великолепии, порой могло ошибаться.
Наиболее важным моментом был выбор Сидящих. Они избирались каждый день в случайном порядке специально обученными для этой задачи чиновниками: десятки групп по семь человек, которым предстояло заседать в десятках намеченных к слушанию судов. Как постановил еще Териал, каждая группа представляла собой Семерку: одна мать, один купец, один нищий, один священнослужитель, один солдат, один сын и один умирающий. Териал считал, что группа такого состава будет способна справедливо рассудить даже самых высокопоставленных граждан империи. Однако при помощи обмана и подкупа можно было оказать влияние на состав группы.
«Но я сама просматривала кандидатуры всех вероятных Сидящих, – возразила себе Адер. – Что я могла упустить? Что он знает такого, чего не знаю я?»
Гулкий звук двух огромных гонгов нарушил тишину. От их вибрации у Адер заныли зубы. Впервые со смерти отца она слышала этот звук, провозглашающий появление монарха, и на мгновение ей показалось, что сам Санлитун сейчас войдет через двадцатифутовые двери в зал суда, облаченный в свою неброскую государственную мантию. Когда вместо него появился Ран ил Торнья, она вновь ощутила, как сердце скрутила боль утраты. Казалось невероятным, что ее отца действительно больше нет, что она никогда больше не сядет напротив него за доской с расставленными камнями, не прокатится вместе с ним верхом. Философы и жрецы высказывали множество предположений насчет того, что случается с душой после того, как ее забирает Ананшаэль, но все их богословское и ученое крючкотворство не стоило и выеденного яйца. Ее отца больше не было; этот вот кенаранг, наряженный в плащ для верховой езды, стоивший столько, как если бы он был золотым, правил теперь Аннуром – по крайней мере до тех пор, пока не вернется Каден.
В случаях, когда речь шла о государственной измене, роль обвиняющей стороны исполнял сам император, так что сейчас, поскольку Санлитун был мертв, эта задача легла на плечи регента. Это беспокоило Адер. Ил Торнья, несомненно, был блестящим полководцем, но по его собственному признанию, он не испытывал интереса и не имел способностей к более тонким политическим маневрам. Разумеется, данный вопрос был скорее юридическим, чем политическим, к тому же ил Торнья казался искренне заинтересованным в том, чтобы голова Уиниана рассталась с плечами, но все же она чувствовала бы себя увереннее, если бы на его месте был кто-нибудь более искушенный, имеющий более глубокий опыт в нюансах аннурского законодательства.
