– Но мы выжили, – сказал он. – Мы объединились и уничтожили кшештрим.
– Нет, – ответил Тан. – Мы погибали. Мы гибли тысячами и десятками тысяч.
Нин кивнул, подтверждая.
– Нас спасла не хитрость и не храбрость, Каден, но только наша многочисленность. В то время как силы молодых богов прибывали, кшештрим, которые и изначально были малодетны, вообще потеряли способность размножаться. О нет, их женщины, как и прежде, беременели и рождали детей – но это были человеческие дети, с рождения полностью пребывавшие во власти Сьены, Мешкента и происходящих от них молодых богов. Они разделяли наши страхи и страсти, нашу ненависть и нашу надежду.
Наши жизни были коротки – не более мгновения в глазах наших противников, – но мы были плодовиты. В битвах сражались наши отцы, но войну выиграли матери. Кшештрим неуклонно сокращались в числе, а нас становилось все больше, и через какое-то время победа была уже несомненной.
– И тогда, – добавил Тан, – появились кента.
Каден перевел взгляд со своего умиала на настоятеля и обратно. Он никогда не слышал этого слова.
– На языке кшештрим это означает «дар», – пояснил Нин, – но для людей кента были вовсе не подарком. Личи кшештрим тысячу дней и ночей обуздывали силы, с которыми боялись сталкиваться даже старые боги, и погибли в этой борьбе, но они создали то, что наши предки называли Вратами Смерти.
Война в том смысле, в каком она была знакома людям – в том смысле, в котором мы сейчас ее понимаем, – рассыпалась на кусочки. Имея врата, кшештрим могли появляться где угодно и когда угодно, в мгновение ока пересекать тысячи лиг. Мы по-прежнему превосходили их числом, но численность была бесполезна там, где не было фронта. Вновь и вновь случалось так, что армии людей считали, будто загнали кшештрим в ловушку, и обнаруживали, что враг испарился, воспользовавшись невидимыми вратами. В то время, когда легионы людей охотились на них в горах, в сотнях лиг от своих домов и семей, кшештрим появлялись в самом центре их городов и уничтожали все население. Они не знали жалости.
Посевы предавались огню, города разрушались до основания. Женщин и детей, считавших себя в безопасности в сотнях миль от любой угрозы, сгоняли в храмы и сжигали живьем. Если вначале кшештрим, возможно, хоть как-то сдерживали себя, сейчас они дали себе полную волю, поскольку понимали и не сомневались в этом, что борьба идет за выживание их расы.
– Почему люди не попытались уничтожить врата? – спросил Каден.
– Они пытались. У них ничего не вышло. В конце концов люди построили крепости вокруг всех врат, которые сумели обнаружить, заключив их в футляры из камня и кирпича. И даже тогда их приходилось сторожить, чтобы кшештрим не прорвались и не начали резню.
– Но почему люди попросту не воспользовались вратами сами? Не ударили по врагу его же оружием?
– Как раз такая глупость привела к смерти тысяч людей, – сказал Тан.
– Такие попытки были, – продолжал рассказ Нин. – Целые легионы проходили сквозь кента и попросту исчезали. Поскольку было неясно, где открываются врата с другой стороны, вначале никто не осознавал потери. Не дождавшись рапорта от разведывательных отрядов, наши генералы, предположив, что они попали в засаду кшештрим, посылали все новых и новых людей им на выручку. Прошли недели, прежде чем мы поняли свою ошибку.
– Но куда же они делись? – в ужасе спросил Каден. – Люди ведь не пропадают просто так!
– Эта твоя уверенность, – отозвался Тан, – когда-нибудь может стоить жизни тысячам людей.
– Лишь позже люди узнали, что врата принадлежат силе, еще более древней, чем кшештрим, – сказал Нин. – Они принадлежат Пустому Богу. Он забрал этих людей.
Каден поежился. В отличие от Ананшаэля или Мешкента, старые боги не участвовали в делах людей, а Пустой Бог был старейшим из них. Несмотря на то, что Каден провел последние восемь лет, служа этому древнему божеству, он до сих пор по-настоящему не размышлял над его могуществом. Большинство монахов, казалось, думали и отзывались о нем скорее как о некоем абстрактном принципе, нежели о сверхъестественной силе, обладающей собственной волей и образом действий. Мысль о том, что Пустой Бог может касаться мира людей, может поглощать целые легионы, внушала беспокойство – и это еще мягко сказано.
