Он осмотрел помещение, ища кого-нибудь из приятелей, и обнаружил, что из-за стола возле стены на него глядит Акйил. Рядом на длинной скамье расположились Серкан и толстяк Фирум Прумм – единственный из обитателей Ашк-лана, которому удавалось сохранить свои объемы, несмотря на бесконечную беготню, таскание тяжестей и участие в строительстве – все это требовали от учеников старшие монахи. Каден кивнул приятелю, отвечая на его взгляд, и собрался было пройти туда, но тут в другом конце трапезной заметил Хенга. Он с трудом подавил вздох – умиал наверняка наложит какое-нибудь наказание, если его ученик сядет ужинать, не доложившись. Что ж, оставалось надеяться, что пересказ истории о задранной козе не займет много времени, после чего Каден сможет присоединиться к другим и наконец-то получит свою миску похлебки.
Уй Хенг был человеком, которого трудно не заметить. Во многих отношениях он больше пришелся бы к месту в одном из прославленных питейных заведений Аннура, нежели здесь, в далеком уединенном монастыре в сотне лиг от границы империи. В отличие от остальных монахов, исполнявших свои работы в смиренном молчании, Хенг мурлыкал себе под нос, ходя за козами, распевал во все горло, таская на гору огромные мешки глины с отмелей, и выкидывал бесчисленные коленца, кроша репу для котлов в трапезной. Он умудрялся шутить, даже когда избивал в кровь своих учеников. В настоящий момент он развлекал собратьев по столу длинным рассказом, перемежавшимся замысловатыми жестами и чем-то наподобие птичьего посвиста. Однако как только он увидел приближающегося Кадена, улыбка сползла с его лица.
– Я нашел козу, – начал Каден без предисловия.
Хенг вытянул обе руки, словно преграждая дорогу словам, пока они не успели его коснуться.
– Я больше не твой умиал, – объявил он.
Каден захлопал глазами. Шьял Нин, настоятель монастыря, примерно раз в год назначал ученикам новых умиалов, но это никогда не происходило так внезапно. По крайней мере, не посреди ужина.
– Что случилось? – спросил Каден, охваченный подозрением.
– Тебе пора двигаться дальше.
– Прямо сейчас?
– Другого времени не существует. Завтра тоже будет «сейчас».
Каден сдержал колкое замечание – даже если Хенг больше не его умиал, это не помешает монаху отхлестать его.
– И кого мне назначили? – спросил он вместо этого.
– Рампури Тана, – ответил Хенг глухим голосом, в котором не слышалось обычного веселья.
Каден молча уставился на него. Все знали, что Рампури Тан не берет учеников. Кроме того, несмотря на линялый коричневый балахон и выбритую голову, а также на то, что он целыми днями сидел со скрещенными ногами и остановившимся взглядом, погруженный в созерцание Пустого Бога, Рампури Тан вообще не производил впечатления монаха. Каден не мог бы сказать точно, в чем тут дело, но и послушники тоже это чувствовали – среди них ходила сотня домыслов, в которых Тану приписывались разные варианты прошлого, один невероятнее другого, от самых темных до совершенно блистательных. Говорили, например, что шрамы на лице он получил на Изгибе, сражаясь на арене с дикими зверями; что он убийца и вор, раскаявшийся в своих злодеяниях и избравший путь созерцания; что он обездоленный брат какого-то вельможи или атрепа, скрывающийся в Ашк-лане лишь до тех пор, пока не выносит план достойной мести. Каден не был особенно склонен верить какой-либо из этих историй, однако отмечал в них одну общую черту: насилие. Насилие и опасность. Кем бы ни был Рампури Тан до своего прибытия в Ашк-лан, Каден не горел желанием иметь его в качестве своего умиала.
– Он ждет тебя, – продолжил Хенг, и в его голосе послышалось нечто наподобие сочувствия. – Я обещал послать тебя к нему в келью сразу же, как ты придешь.
Каден позволил себе еще разок взглянуть через плечо на стол, за которым сидели его друзья, хлебая свое варево и пользуясь теми несколькими минутами не подчиненной распорядку беседы, которые были им позволены в течение дня.
– Ступай! – велел Хенг, прерывая его размышления.
Дорога от трапезной до спального корпуса была недлинной – сотня шагов через двор, потом вверх по короткой тропинке между двумя рядами высохших можжевельников. Каден быстро преодолел это расстояние, стремясь поскорее укрыться от ветра, и толкнул тяжелую деревянную дверь. Все монахи, даже настоятель Шьял Нин, спали в совершенно одинаковых кельях, выходивших в длинный центральный проход. Комнатушки были маленькими, в них едва хватало места для соломенного тюфяка, грубой плетеной циновки и пары полок, но ведь монахи все равно проводили бо́льшую часть времени снаружи: в мастерских или медитационном зале.
