– Не стоит так крепко привязываться к вещам, – посоветовал настоятель, и в его голосе было на капельку больше мягкости, чем обычно. – Ты должен быть готов отпустить все: дом, друзей, семью, даже себя самого. Лишь тогда ты будешь свободен.
– Ваниате, – устало проговорил Каден.
Настоятель кивнул.
– Скажите мне одну вещь, – после долгого молчания продолжил Каден. – Вы действительно верите, что кшештрим все еще где-то здесь, таятся, что-то замышляют?
– Я верю тому, что могу видеть, – отозвался настоятель. – Сейчас я наблюдаю, что этим миром правят люди, хорошие или плохие, отчаянные или принципиальные. Я могу быть не прав – Эйе свидетельница, что это будет не в первый раз, – но пока что я не вижу никаких кшештрим.
– Но Тан…
Прежде чем Каден успел закончить фразу, дверь рывком распахнулась, и в комнату широкими шагами вошел Рампури Тан, словно призванный сюда упоминанием своего имени. В одной его руке был кусок пергамента, в другой – странное копье-накцаль. На его лбу набухли капли пота, челюсти были крепко сжаты.
Настоятель поднял голову.
– У нас с Каденом приватный разговор, брат мой, – сурово проговорил он.
– Его придется отложить, – коротко ответил Тан. – Алтафу удалось взглянуть на тварь, которая убивала коз. Там, на нижнем пастбище. Вот, он нарисовал.
Монах шлепнул пергамент на стол и развернул его. Каден попытался понять, что там нарисовано: черные линии исполосовали лист вдоль и поперек, складываясь в хаотическое переплетение конечностей и когтей. То, что изобразил кузнец, было немного похоже на паука – восемь ног, массивный панцирь, сегментированное туловище… Вот только если это могло убивать коз, оно был гораздо больше, чем любой паук.
– Какого оно примерно размера? – спросил настоятель.
– Величиной с большую собаку.
Но размер был не самым главным. Эта тварь словно бы явилась прямиком из недр кошмара; его ноги были словно клинки или лезвия ножниц, безжалостные режущие поверхности, созданные неким жестоким богом специально для того, чтобы кромсать и крушить. Еще хуже были глаза – десятки глаз, стеклянистых сфер цвета пролитой крови, лезущих отовсюду, даже из конечностей, словно пересаженных туда силой какого-то нечестивого кеннинга. За время, проведенное в Ашк-лане, Кадену довелось изучить изображения тысяч разных существ самого необычного вида, таких как речной краб-альбинос или пламенная моль, растений, которые он не сумел бы выдумать, даже если бы думал целый год. Они были причудливыми, но не противоестественными. Если рисунок Алтафа имел какое-то сходство с оригиналом, в этом существе что-то было не так. Что-то было извращено.
– Я никогда не сталкивался ни с чем подобным, – после долгого молчания сказал настоятель, соединяя кончики пальцев и обращая взгляд ко второму монаху.
– Это потому, что они предположительно вымерли несколько тысяч лет назад, – ответил Тан.
– Я так понимаю, что ты знаешь, что это?
– Если я прав, – угрюмо отозвался Тан, – а я очень надеюсь, что это не так… Если я прав, то это ужасная мерзость. Мерзость, которой нет места на земле.
Каден нахмурился. Такие слова, как «мерзость», не входили в обычный хинский лексикон. Они подразумевали ненависть, то есть эмоции.
Тан поморщился, глядя на рисунок, словно пытался смириться с тем, что там видел.
– То, что нарисовал Алтаф, похоже на ак-ханата. – Он указал на зазубренные ноги, на когти. – Создание кшештрим.
Каден сделал резкий вдох.
– Так значит, они действительно по-прежнему здесь, – тихо сказал он.
Никто ему не ответил, и он продолжил:
– Но ведь мы победили! Реммик Железное Сердце убил последнего из кшештрим на полях Аи!
– Возможно, – сказал Тан.
– Возможно, – подтвердил Нин с усталым кивком.
– Но теперь, когда Алтаф увидел эту тварь, – продолжал Каден, – этого «ак-ханата», вы думаете, что кшештрим вернулись?
Это было невозможно; все равно что услышать, что один из молодых богов снова спустился и ходит по земле.
– Трудно сказать, – отозвался Нин. Сейчас он выглядел почти на свой возраст; его глаза под изборожденным морщинами лбом смотрели устало. – Я верю в то, что наблюдаю, но пока я не видел полной картины. Возможно, твой умиал ошибается. Возможно, он и прав; но даже если так, тварь, созданная кшештрим, еще не значит, что сами кшештрим по-прежнему здесь. Определенность – это вещь, которой трудно достичь.
