В конце концов – на третью ночь, Акйил все-таки пришел. Он проскользнул за дощатую дверь сразу же после полуночного колокола.
– Очень мило, – похвалил он, взглянув на последнее творение Кадена, большой кувшин с двумя ручками из красной речной глины. – Жаль, что у нас нет вина, чтобы в него налить.
– Шаэль с ним, с кувшином, – отозвался Каден более резко, чем намеревался. – Прошло два дня! Что там происходит? Удалось наконец выяснить, кто задрал наших коз? И что там с этими двумя торговцами?
Акйил устало плюхнулся на скамью и развел руками. У него был скучающий вид. Скучающий и разочарованный. Его балахон, никогда не бывавший слишком чистым, был сплошь измазан грязью – несомненный признак того, что он, подобно Кадену, проводил бо́льшую часть этих дней, выполняя какую-то черную работу, вместо того чтобы развлекаться вместе с гостями. Он провел пятерней по копне своих волос, откидывая их с глаз.
– Что с торговцами? Да то же самое, что всегда происходит с торговцами. Песни и пляски.
– В каком это смысле?
Акйил пожал плечами.
– Пирр с Хакином пытаются продать нам всякое дерьмо. Нин отвечает, что нам такого не нужно. Пирр говорит: «Ах, ну разумеется, вам должен понравиться балахон, сшитый из этого тонкого шелка!» А настоятель отвечает, что предпочитает домашнее сукно. В общем, ты ничего особенного не пропускаешь.
Каден разочарованно тряхнул головой.
– В этих двоих есть что-то странное. Что-то… неправильное.
– Торговцы они дерьмовые, это точно. – Глаза Акйила сузились. – Погоди-ка. А ты откуда знаешь? Тан же держал тебя здесь взаперти все это время.
– Я лазал в голубятню, – признался Каден.
Он быстро пересказал другу все случившееся – замеченные им странности при появлении гостей, неотвязное ощущение, что Пирр, при всей ее городской общительности, что-то недоговаривает; неопределенные подозрения, которые Каден чувствовал очень сильно, но с трудом мог выразить словами.
– Они что-то скрывают… что-то, касающееся моего отца, – неубедительно завершил он.
Акйил нахмурился.
– Похоже, у тебя чересчур разыгралось воображение.
– Это не воображение!
– Галва постоянно читает мне лекции, якобы мы видим то, что хотим увидеть. Наверное, и с тобой что-то в этом роде. Хотя, конечно, если бы я видел то, что хотел увидеть, сиськи у Пирр были бы гораздо больше!
– С какой это стати я могу «хотеть видеть», что у моего отца неприятности?
– Я не говорю, что ты жаждешь плохих вестей. Просто это же естественно – волноваться о своих родителях, если ты, конечно, знаешь, кто они. Меня это бедствие миновало.
– Вот я прямо сейчас смотрю на лицо Пирр, – Каден еще раз наполнил свой ум сама-аном. В сотый раз он попытался ухватить, что же в выражении лица этой женщины так его беспокоило. – В нем есть… что-то такое…
Он вздохнул.
– В нем есть что-то странное, но я не могу понять, что это.
– Похоже на то, что ты слишком много времени провел, по уши закопанный в землю или бегая по горам с завязанными глазами. Такие вещи меняют человека, проделывают всякие штуки с его мозгами…
– С моими мозгами все в порядке.
– Ну, это еще вопрос, – парировал Акйил, но, видя, как вспыхнули глаза Кадена, тут же поднял руки в знак покорности. – Однако давай предположим, что ты прав. Тем не менее неужели ты думаешь, что Нин, или Тан, или кто-нибудь другой из наших умудренных опытом опекунов ничего бы не заметили? Я хочу сказать, ты, конечно, здорово овладел сама-аном, но они-то занимаются этим со всем усердием на протяжении десятков лет!
Каден мог лишь беспомощно развести руками.
– Конечно, – продолжал его товарищ с лукавой улыбкой, расползающейся по лицу, – хотя старые хинские штучки и неплохая вещь, но есть способы получить и более… практичную информацию.
Каден внимательно посмотрел на него. Эта улыбка говорила о том, что у Акйила уже родился план, который, если о нем узнает Нин или Тан, скорее всего, приведет к тому, что их обоих изобьют до полусмерти. Что ж, тем больше причин постараться сделать так, чтобы о нем никто не узнал.
– Продолжай.
Акйил заговорщически наклонился вперед, потирая руки. Впервые с тех пор, как вошел, он оживился.
