Малыш буквально прыгал от нетерпения, глядя, как Каден поднимается с места.
– Беги вперед, – сказал ему тот. – Посмотри, может, удастся еще раз на них глянуть. Я тебя догоню через пару минут.
Кивнув, Патер опрометью выскочил за дверь, оставив Кадена наедине с его неоконченным письмом.
«Купцы…» Эта мысль вызвала в нем большее волнение, чем можно было предполагать, – кажется, он уже почти забыл, что значит по-настоящему волноваться. Тем не менее прибывшие наверняка привезли новости из большого мира… Новости о его семье, понял вдруг Каден, скидывая с себя заляпанный грязью балахон и натягивая через голову другой, чистый. В монастыре не так часто случались посетители, и Нин наверняка захочет произвести благоприятное впечатление на этих людей, не пожалевших усилий, чтобы добраться сюда через весь Вашш.
– Можешь не беспокоиться, – раздался голос Рампури Тана.
Монах вошел в комнату без стука и остановился сразу за дверью. Взгляд его темных глаз был жестким. В руке он, как всегда, держал накцаль – хотя зачем ему понадобилось таскать эту штуку с собой внутри спального корпуса, можно было только гадать. Уж конечно, той твари, что убила Серкана, недостанет смелости, чтобы проникнуть в одно из главных зданий Ашк-лана!
Каден приостановился.
– Ты не пойдешь на вечерюю трапезу, – продолжал Тан. – Ты не будешь разговаривать с купцами. Ты не будешь даже приближаться к ним. Ты будешь сидеть подальше от посторонних глаз, в глиняном амбаре, до тех пор, пока они не уедут обратно.
Его слова обрушились на Кадена, словно пощечина.
– Но они могут пробыть здесь неделю, – осторожно заметил Каден. – Или больше.
– Значит, будешь сидеть в глиняном амбаре неделю. Или больше.
Старший монах окинул его внимательным взглядом и затем вышел так же внезапно, как и вошел, оставив Кадена с недозавязанной веревкой на поясе и выражением недоумения на лице.
Посетители были в монастыре настолько необычным развлечением, что по этому случаю всегда готовили торжественную трапезу – резали двух-трех коз, подавали большие подносы с тушеной репой, картошкой и морковью, и каждый получал по хрустящему ломтю теплого хлеба. Но еще более заманчивой, чем ужин, была беседа. Каждый монах мог задать гостям пару вопросов, узнать что-либо о мире, продолжавшем вращаться за стенами Ашк-лана. Богумир Новалк, разумеется, захочет поговорить о политике, как и сам Шьял Нин. Толстый Фирум Прумм, конечно же, начнет расспрашивать, что нового в Ченнери, на что у купцов найдется достаточно ответов, а также спросит о своей матери, на что они не смогут сказать ничего. Каден не мог припомнить ни единого случая, когда ученику было бы запрещено присутствовать на трапезе, если в монастырь приезжали гости.
– Одна лишь Эйе знает, чем я заслужил такое, – пробормотал он, – но надеюсь, Акйила Тан заставит чистить сортиры!
Стянув с плеч чистый балахон, Каден швырнул его на койку: вряд ли стоило пачкать хорошую одежду глиной. Быстро одевшись, он направился к выходу, где на него налетел Патер, опрометью вбежавший в комнату.
– Каден! – закричал мальчик, одновременно пытаясь выпутаться из его балахона и вытащить его за собой в коридор. – Каден, монахи уже почти все в трапезной! Нам надо спешить!
Подняв мальчишку с пола за подмышки, Каден поставил его на ноги и отряхнул с него пыль.
– Я знаю, – сказал он, стараясь не показать горечи. – Но я не могу туда пойти. Расскажешь мне потом, что они говорили, как выглядели. Ты ведь все запомнишь, правда?
Патер уставился на него, разинув рот.
– Запрещено? Каден, да ведь никто даже не знает, кто они такие! Мы обязательно должны на них посмотреть!
Это было так похоже на Патера – такой мгновенный переход от «я» к «мы», – что Каден помимо воли улыбнулся.
– Тан отправил меня в глиняный амбар полировать горшки. Он сразу заметит, если я окажусь хотя бы поблизости от трапезной. Давай, беги сам.
Патер затряс головой с такой силой, что казалось, будто она вот-вот отвалится.
– Я же не говорю идти в трапезную!
– Но ведь купцы там?
Мальчишка засиял, явно радуясь тому, что может помочь товарищу:
– Мы пойдем в голубятню!
