Когда он, должно быть, в сотый раз поравнялся с валуном, Тан, долгие часы пребывавший в молчании, внезапно ворвался в окружающую его пустоту:
– Стоп. Снимите повязки.
Далеко не сразу Кадену удалось справиться с узлом своими изрезанными, окровавленными пальцами. Когда материя наконец упала с его глаз, он сощурился от яркого света, не в состоянии различить ничего, кроме темного силуэта своего умиала и расплывчатых очертаний горных откосов и вершин.
– Уже следующий день! – остолбенело выговорил он.
– Утро, – отозвался Тан. – Солнце взошло около часа назад. Вы должны были заметить это, если бы следили за своими ощущениями.
Акйил, наконец освободившись от своей повязки, тоже прищурился и принялся оглядываться, словно пытаясь понять, куда он попал.
– Бешра-ан я могу понять, – сказал Каден. – И сама-ан. Они могут пригодиться, когда надо кого-то выследить или что-то запомнить.
Акйил скептически хмыкнул.
– Но в чем смысл этого? – продолжал Каден. – Зачем нам изучать кинла-ан?
Тан какое-то время рассматривал его, прежде чем ответить.
– Есть три причины, – произнес он наконец. – Прежде всего, полагаясь на свое тело, вы получаете возможность перестать цепляться за ум; это еще на шаг приближает вас к ваниате. Второе: хин понимают ваниате, но никогда не используют его. Однако наши предшественники постигали пустоту не просто для того, чтобы в ней нежиться. Они использовали ее как орудие. Бежите вы или сражаетесь, ваше тело двигается быстрее, если ему не приходится тащить на себе тяжесть мыслей.
Акйил, казалось, собирался что-то возразить, но потом нахмурился и отвел взгляд. Синяк в том месте, куда ударил его Тан, налился впечатляющим багровым цветом, его щека распухла так, что один глаз частично закрылся.
– А какова третья причина? – осторожно спросил Каден.
Тан помедлил.
– Приманка.
– Приманка? – переспросил Каден, не сразу сообразив, что это значит. – Вы имеете в виду для…
– Вы были здесь одни. С завязанными глазами. Без оружия. Я надеялся, что тот, кто убил Серкана, явится и за вами.
– Хал пресвятой! – завопил Акйил, поворачиваясь к монаху и сжимая кулаки. – А что, если бы он действительно пришел?
– Я застрелил бы его, – ответил Тан.
– Что ж, я чертовски рад, что он не показался!
– Напрасно.
Каден тряхнул головой.
– Почему это?
– Я стоял на этом валуне без движения. Ни одно животное не смогло бы меня заметить. Оно обязательно воспользовалось бы возможностью напасть на вас.
– Может быть, эта тварь просто была сегодня в другом месте. Где-нибудь наверху, в горах.
– А может быть, – хмуро отозвался Тан, – она умнее, чем мы считали. Может быть, она поняла, что у меня есть лук и копье. Убивать может любое животное. Но возможно, тварь, с которой мы имеем дело, умеет также планировать.
Церемония отбора крыльев походила на некую извращенную смесь праздничного бала и публичной казни. Большинство старых кеттрал несомненно смотрели на нее как на праздник. Кто-то прикатил на главную тренировочную площадку пару бочонков эля – по такому случаю Гнездо соглашалось ослабить введенный на Карше строгий запрет на алкоголь, – и седые ветераны явились каждый со своей кружкой. Большинство из них с охотой налегали на спиртное начиная с середины утра. Они заняли места на каменных стенках, окаймлявших площадку, и обменивались шуточками и ругательствами с беспечной веселостью людей, которым едва ли не каждый день приходилось играть со смертью и которые на несколько предстоящих часов могли позволить себе ослабить бдительность и наслаждаться замешательством других.
– Эй, Шарп! – заревел один из них, обращаясь к Гвенне. Это был Пленчен Зее, толстый как бочка, но практически неубиваемый, если верить тому, что о нем рассказывали. В какой-то заварушке ему довелось потерять один глаз, и с тех пор он приобрел привычку заполнять образовавшуюся пустоту всякими неподходящими предметами, которые попадались под руку: это мог быть камень, или редиска, или яйцо. Сегодня из его глазницы вызывающе торчал здоровенный рубин. – У меня есть свободное местечко в моем крыле для такой красотки, как ты!
Он закатил глаза и демонстративно облизнул губы языком. Гвенна, повернувшись на своей скамье, пронзила его пылающим взглядом.
