– То есть мы возвращаемся к благоразумию и будем ждать Кадена? – спросил он.
– Нет, – твердо ответила Адер. – Мы должны найти третий путь. Давайте вернемся к суду. Как Уиниан смог избежать сожжения?
– Надеюсь, вы не хотите сказать мне, что он действительно является фаворитом какой-то мифической богини?
Адер нахмурилась.
– Вы не верите в Интарру?
– А вы? – Ил Торнья развел руками. – Я верю в то, что вижу своими глазами и слышу своими ушами. Тысячи битв были выиграны и проиграны по различным причинам, но никогда потому, что какой-либо бог спустился, чтобы принять участие в заварушке.
– В хрониках говорится по-другому. Во времена войн с кшештрим…
– Кшештрим – это сказки для детей, равно как и боги. Вспомните, какое было выражение на лице Уиниана, когда он входил в зал суда.
Адер медленно наклонила голову.
– Да. Он знал, что ему ничего не грозит. У него не было в этом ни малейшего сомнения.
– А теперь скажите: если бы вы рассчитывали на милость богини, которую никто не видел и не слышал уже тысячу лет, даже если бы вы думали, что она собирается вас спасти, неужели вам не было хотя бы чуть-чуть не по себе?
Адер поднялась на ноги: ее волнение требовало хотя бы какого-то физического выражения. Она прошлась до дальней стены библиотеки, пытаясь осмыслить происходящее и отделить факты от подозрений. За прозрачной хрустальной стеной солнце садилось за город, Адер ощущала тепло его лучей на своих щеках и губах. Повернувшись, она обнаружила, что Ран стоит рядом, хотя она не слышала, как он подошел.
– Он лич, – сказала она. Это было единственное объяснение.
Кенаранг задумался над ее предположением, выпятив губы.
– Я читала все хроники, – настаивала Адер. – Линная и Варрена, и даже этот бесконечный комментарий Энгеля. Это очень похоже на то, на что способны личи, если у них сильный колодец и он находится близко.
– В этом есть смысл, – наконец признал Ран, задумчиво кивнув. – Если вам удастся убедить в этом людей, они сами разорвут его на куски.
– Но как? – спросила Адер, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. – Люди верят, что Интарра любит его. Как отличить божественную милость от кеннинга какого-то лича?
– Нет никаких божественных милостей! Это все – лишь кеннинг.
– Вы в это верите, но они-то нет! Этот человек буквально за один день стал их героем. Мы не можем его убить, сперва не лишив его ореола, не раскрыв его секрет таким образом, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений. Когда мы покажем людям, каков он есть – лжец и лич, – дальше будет уже неважно, что мы с ним сделаем. С ним будет покончено.
– Однако, как вы уже сказали, – отозвался Ран, кладя ладонь на ее плечо, словно желая утихомирить поток ее речи, – милости Интарры дьявольски трудно отличить от кеннинга лича.
– Это верно, – произнесла Адер, кусая губы. – Это верно.
Солнце скрылось за горизонтом, залив небо кровавым багрянцем, но ее щеки все еще пылали: то ли от его последних лучей, то ли от собственного внутреннего жара. Должен быть какой-то способ! Ее отец смог бы его найти. Если она только подойдет к вопросу с нужной стороны, посмотрит на него под правильным углом… У каждой проблемы есть свое решение. Если она…
– Оставьте это, – сказал Ран, пытаясь увести ее обратно в комнату. – Лягте поспите, утро вечера мудренее. Порой хорошие идеи приходят в голову только тогда, когда оттуда уходят все мысли. Им необходимо место.
Повернувшись, Адер уставилась на него, на его гладкое точеное лицо, его глубокие глаза. В том, что он сказал, было что-то такое… что-то…
– Да! – произнесла она, чувствуя бегущий по спине холодок возбуждения, когда перед ней начали вырисовываться контуры плана. – Да! Именно так мы это и сделаем.
Она широко улыбнулась ему.
– Но мне понадобится человек, хорошо разбирающийся в ядах.
Ран нахмурил брови.
– Вы только что убедительно рассказали мне, почему мы не можем просто его убить.
– О, – отозвалась она, впервые со смерти отца чувствуя, как в ней поселяется надежда. – Я собираюсь сделать гораздо больше, чем просто убить его.
И потом, к явному изумлению кенаранга, она наклонилась к нему вплотную и поцеловала сильным и долгим поцелуем прямо в губы. Огонь внутри нее разгорался все ярче, распространялся все шире.
