Ольга коротко рассмеялась и тут же запнулась:
— Ой, простите. Дядя всегда говорит, что я рассуждаю о деньгах как ребенок. Я ведь никогда не снимала жилье. Боюсь, теперь придется.
Плитка поддалась наконец, и крошечный оранжевый индикатор загорелся на ее засаленном боку. Александра налила воды в медную джезву, поставила ее на медленно накалявшуюся стальную спираль. Достала бумажный пакет с кофе, открыла его, вдохнула крепкий, чуть бензиновый аромат. Ее не покидало ощущение, что каждым движением она прощается с мастерской, где было столько прожито и пережито. Тревога и печаль, неизвестность впереди — все это мешало ей сопереживать Ольге в полной мере. А эта молодая женщина вызывала в ней сочувствие — несмотря на свое видимое благополучие, она была на удивление одинока.
— Я сейчас снова задам вопрос, который меня прямо не касается… — Александра медленно, ложка за ложкой, топила молотый кофе во вскипающей воде. Выключила плитку, оставив джезву доходить на остывающей спирали, повернулась к Ольге. — Вы можете не отвечать, конечно. Ваши родственники, как я поняла, понятие абстрактное. Но ваш дядя, Эдгар Штромм, — он может вмешаться в ситуацию? Сделать так, чтобы дом не продавали хотя бы до тех пор, пока вы не ликвидируете коллекцию?
— Нет, нет… — Ольга покачала головой. — Ему тут ничего не сделать, он сам сейчас переживает трудные времена. Он помогал, пока мог, много помогал. Надо совсем совести лишиться, чтобы опять его просить. А эти мои долги…
Ее лицо разом потемнело и словно съежилось.
— Они уже старые. На них наросли проценты. Есть люди, которым сразу надо рождаться нищими, чтобы им в долг никто не давал. Это я!
Она пыталась принять шутливый тон, но взгляд был серьезен, губы не улыбались. Александра склонила голову в ответ:
— Я такая же. Мне никто в долг и не дает.
— Это к лучшему, уж поверьте! — воскликнула Ольга и подошла к столу. — О чем я думала, когда брала эти кредиты… Только не о том, что придется их выплачивать, это точно. Я жила одним днем, а теперь… Кажется, наступает вечер.
Александра протянула ей дымящуюся кружку и сама присела к столу. Ольга подула на кофе:
— Сейчас я на самом краю. Думаете, я верила в успех аукциона? Вот нинасколько не верила! Но надо было попытаться…
Она сделала глоток, капризно оттопырила губы с видом обиженного ребенка:
— Горячо. Когда вы найдете покупателей?
— Я могу позвонить прямо сейчас.
— Да, лучше быстрее, — Ольга отодвинула кружку. — Так звоните! Или вы не хотите говорить при мне? Я могу на лестнице подождать или в машине.
— Вовсе нет, у меня нет от вас секретов! — Александра смутилась, сообразив, что ее подозревают в корыстных умыслах. — Мой процент от сделки обговорим заранее. Для меня даже лучше, чтобы вы были полностью в курсе происходящего. Я поставлю вызов на громкую связь.
— Да? — с сомнением проговорила Ольга. — Знаете, а дядя никогда не говорил при мне о делах.
— Коллекционеры не любят этого, а я ведь не коллекционер, — улыбнулась Александра.
Она едва успела достать из сумки телефон, как он ожил в ее ладони, словно ждал этого момента. На экране отобразилось имя Елизаветы Бойко. Та заговорила напористо, без приветствий, словно продолжая неоконченный разговор:
— Ну? Почему не звонишь? Какие у тебя планы? Я уже решила сама о себе напомнить.
— Очень кстати, Лиза, мы хотим увидеться с тобой. — Александра говорила спокойно, почти равнодушно, зная, что излишняя заинтересованность вредит прибыли. Впрочем, хитрить с Бойко смысла не имело. Перекупщица, живущая ежесекундной выгодой, видела людей насквозь.
— Я знала, что вы с Исхаковой без меня не обойдетесь, — тут же ответила Бойко. — Жаль только, что дошло до скандала. Алешина до сих пор не может успокоиться. Я тут неподалеку от нее… Угрожает страшными разоблачениями. Клянется, что четки — подделка.
Ольга, прекрасно слышавшая все по громкой связи, поморщилась и сделала пренебрежительный жест. Александра перебила собеседницу:
— Так когда мы увидимся? Ты обещала посодействовать, кого-то привести.
— Я сейчас же позвоню одному человеку, — моментально ответила та. — Мне надо кое-что уточнить. Четки со сверчками в продаже?
