Равнодушно, все еще в полусне, я подвинулся, чтобы дать ей место. Она еще долго плакала, и дрожала, и бормотала что-то, пока мне и впрямь не удалось ее успокоить. В конце концов она уснула — темная головка на подушке с моей рядом.
Я долго лежал без сна удивленный и растерянный, пробуя на вкус нечто похожее на неприязнь чувство, которое она во мне вызывала, — оно жило уверенно и мощно и пятнало собой всякое иное чувство. Откуда бы? Духи! Невыносимый сей парфюм плюс запах ее собственного тела. Всплыли в памяти четыре Персуорденовы строчки:
Какие ласки пьяные она тебе воздаст
Губами мягкими, как те — с гнильцою — фрукты,
От коих и возьмешь-то на один укус
Кромешной тьмы, в которой мы исходим кровью.
Волшебный, царственный — давным-давно — образ моей возлюбленной лежал теперь со мною рядом в пустоте, на сгибе локтя, беззащитный, как пациент под хлороформом на столе хирурга, едва дыша. И не было смысла даже произносить ее имя вслух, а сколько магии в нем было для меня когда-то, аж останавливалась в жилах кровь. Теперь она стала наконец просто женщиной и лежала, растрепанная, в пятнах тьмы и света, как мертвая птица в канаве, сжав — коготками — пальцы в кулачки. Такое было ощущение, словно где-то у меня внутри захлопнулась тяжелая стальная дверь.
Насилу я дождался медленной здешней зари, чтобы вздохнуть полной грудью. Насилу я дождался часа, когда мог уехать.
Бреду опять по улицам древней столицы под ласковым гнетом весеннего солнца, бреду над синим суматошным морем — полусонный, лишь наполовину здесь — и чувствую себя как Адам из средневековой легенды: все мирозданье скинулось по горсти, и получился человек, чье тело было глина, чьи кости были камни, чья кровь — вода, чьи волосы — трава, чье зрение — свет солнца, чье дыхание был ветер, а мысли — облака. И, лишенный веса, как после тяжкой продолжительной болезни, я снова ничей, я отдан на произвол судьбы, я плыву по воле волн и ветра по мелким волнам Мареотиса, мимо белых отметин на столбах, обозначающих былые приливы страстей, уже давно осевшие в анналах здешних мест: древний Город, по-древнему жестокий, появившийся как будто сам собой между пустыней и озером. Брожу знакомой путаницей улиц, разбегающихся во все стороны разом, как лучи морской звезды, от общего центра, от могилы отца-основателя. Шаги, раскатистое эхо других шагов, таких же, как прежде, забытые сценки и разговоры пузырями всплывают на поверхность, отталкиваясь от знакомых стен, от столика в кафе, от закрытых ставнями окон, а внутри — растрескавшийся потолок и шелушится краска. Александрия, принцесса и шлюха. Царственный Город и разом anus mundi.[24] Ты останешься неизменной вовек, покуда разные расы не перестанут здесь бродить, как сусло в чане; покуда тысячей фонтанов плещут — будто из-под земли — на улицы твои и площади химически активные гейзеры страстей и злобы, ярости и, вдруг, внезапных протрезвлений. Плодородные пустоши Любовей человеческих, сплошь усеянные костями изгнанников. В небе худые лохматые пальмы заключают с минаретами мистические браки. Ульи белых домиков вдоль узких запустелых улочек, где под ногой утоптанная глина, где по ночам зубная боль арабской музыки и восклицания девочек, которые легко, без затей сбрасывают набивший спину груз плоти, которые предлагают на потребу ночи такие поцелуи, что даже деньги не в силах отбить их пряный аромат. Печаль и благодать соединенных — хотя бы на миг — человеческих судеб, длящаяся вечно, бесконечный цикл рождений, и смертей, и возрождения, и снова смерти: он один способен научить и переделать заново — в своей безликой, разрушительно-могучей воле. («Любовью занимаешься только для того, чтобы еще раз утвердиться в собственном одиночестве» — это Персуорден, а еще как-то раз Жюстин добавила как коду: «Самые лучшие любовные письма женщина пишет тому человеку, которого обманывает», — и повернула свой такой знакомый профиль, и перегнулась через балконные перила, повиснув над ярко освещенным Городом, где даже листья у деревьев как будто сплошь расписаны электрическими знаками, где голуби падают с карнизов, как книги с полок…) Огромные соты человеческих лиц и жестов.
