— Вы сидели такая грустная, бормотали невесть что, вот я и подумал: надо бы вас развлечь и выпустил их. Вы такая необыкновенная, сенья…
— Ах, называйте меня лучше просто Клаудита! А вы умеете скакать на лошади?
Но не успел Педро ответить, как из загона послышалось жалобное блеяние.
— Скорее, это она ягнится! — И оба побежали внутрь, перебегая из темной полосы в светлую.
К несчастью, несмотря на все их старания, двойня, принесенная овцой, к рассвету погибла, из хорошеньких шелковых комочков превратившись в осклизлые холодные трупики. Клаудита поначалу была необычайно расстроена. Но проведенная ими вместе ночь — время, убирающее так много наносного и ненужного — и совместные усилия так объединили детей за эти несколько часов, что под утро Педро уже говорил Клаудите «ты» и как самый настоящий гранд сопровождал свою даму, не отнимая руки от сердца, и только изо всех сил стараясь не смотреть на крошечные бугорки грудей, слегка приподнимавшие скромное платье.
— До свидания, дорогая Клаудита, — тихо сказал он, прощаясь у старых городских ворот. — Я никогда не забуду этой ночи. И чтобы я поверил в то, что она действительно была, дай мне что-нибудь на память.
— Ты говоришь прямо как настоящий кабальеро взрослой даме! — рассмеялась девочка. — Что же я тебе дам, у меня ничего нет. Впрочем, вот что, — И Клаудита одним решительным рывком разорвала пополам свою простую желтую косынку. — На, бери, — и весело рассмеялась своей проделке.
Педро благоговейно прижал камку к губам и спрятал за пазуху.
— Я готов быть тебе, кем захочешь. Не хочешь — новьо[25], буду другом, не хочешь другом — значит, братом, если не нужен брат — стану тенью! Если я тебе понадоблюсь, только позови — я сделаю для тебя все на свете!
— Даже станешь королевским гвардейцем?! — бросила ему в лицо Клаудита и, продолжая все так же звонко хохотать, побежала к воротам.
— Меня всегда можно найти у торговца горшками Лукаро, что живет за дорогой в Сабадель! — уже в спину ей успел прокричать мальчик, который даже и не думал никогда становиться каким-то там гвардейцем и постарался не придавать значения этой шутке девочки. Взгляд его неотступно следил за ее удаляющейся такой влекущей фигуркой.
За разговорами и похоронами ягнят, зарытых за сараем с пением неизбежного «De profundis» время пролетело так незаметно, что Клаудита отправилась обратно в город, когда солнце стояло уже высоко над башней церкви святого Иеронима.
Только расставшись с этим странным и забавным мальчишкой и пройдя уже полдороги к дому, маленькая Клаудита вдруг снова вспомнила все, что произошло, и только теперь по-настоящему осознала, что похороны ягнят были совсем не игрушечными. Все с большим и большим ужасом представляла она себе, как сейчас должна будет сказать об этом отцу. Он доверил ей, впервые в жизни доверил такое важное дело, а она не справилась! Бедные маленькие ягнятки! Папа так надеялся, что они вырастут, и у них будет еще целых две овцы, а теперь… Клаудиа еле-еле переставляла ноги, не зная, как войти домой и как взглянуть в глаза своему любимому папе.
К ее удивлению, дома никого не оказалось, а вся кладовая, как и обещал отец, была завалена провизией, свежей дичью, мешками с орехами и бутылями с вином. Не раздумывая долго о том, как и откуда появились эти богатства, девочка набила рот черносливом и выскочила на улицу, подозрительно тихую и пустынную для этого часа. Вдалеке на другом конце городка звенел колокол монастыря Сан-Росарио. Не зная, что и подумать, Клаудиа остановилась на углу, глядя, как редкие прохожие идут по направлению к монастырю. Неожиданно жесткая рука прижала ее голову к пахнущему корицей переднику.
— Ах ты, бедняжка! — вздохнула лавочница. — И куда он на старости-то лет! И на кого он тебя оставил? Гедета уже не молода, а про Марию и говорить нечего!..
— Нас никто не оставлял! — возмутилась, вырвавшись, девочка. — Наоборот, папа купил много еды и…
— А на что купил — знаешь? — ничуть не обиделась лавочница.
— Он продал овец.
— Овец… В армию он записался, к генералу Каро. Нынче мы отправляемся наказать этих французов за их делишки, вот твой отец и решил тряхнуть стариной. А вернее — получить двести песет, что выдают каждому офицеру. Да и то сказать, другого выхода у него не было…
