Пока Пит наблюдал, охваченный внезапным желанием вернуться в дом и принести ей еще одеяло, она медленно повернула голову в его сторону, будто следила во сне за полетом птицы, и он едва не спрятался за подоконником из страха, что она очнется и увидит, как он подглядывает, словно какой-то извращенец. Но он замер на миг, потом выпрямился, прижавшись лицом к стеклу.
Кто ты такая? думал он, слегка улыбаясь и наклонив голову, чтобы не мешали ручейки дождя, бегущие по окну. Откуда взялась? Он прижал пальцы к стеклу, мечтая, чтобы под ними оказалась ее кожа, что будет бесконечно теплее. Он закрыл глаза, смущенный тягой к человеку, которого он даже не знал, и не в первый раз упрекнул себя за глупость. Но неуверенности противилось разлившееся в нем тепло. Она проснется, и ей понадобится друг – это главное. А если ему запретят ее навещать, он будет приходить украдкой. Он уже так делал с Валери, хотя она не узнала, что он за ней наблюдал время от времени, словно ангел-хранитель. Если подумать, это, пожалуй, к лучшему. Она все равно его не любила.
Пит задался вопросом, что изменится в этот раз.
Дождь колотил по стеклу и колол затылок, будто сама природа укоряла его за неразумные мысли, и он открыл глаза. Передернув плечами из-за холода, сбегающего по шее, он оглянулся, не появился ли на пороге его отец или доктор Веллман.
Все чисто.
Гром прогремел так, словно по лестнице покатились пустые бочонки.
Пит повернулся к окну, увидел, что девушка проснулась и смотрит на него, и раскрыл рот.
Спустя долю секунды он с удивлением заметил, что девушка сделала то же самое.
А потом закричала.
– За ней приедут, сам понимаешь. Кто-нибудь да приедет. Если не копы, то семья, а если каким-то чудом никто не приедет, она сама рано или поздно очнется и попросится домой.
Джек кивнул в знак понимания и вытер слезы с глаз.
– Да знаю я. Когда оправится, посади ее на автобус. Пусть едет домой, и всего делов. Хотя не годится держать ее у себя дольше нужного. Лучше скорее отвези в больницу. Завтра же утром. Скажешь, нашел на дороге и подлатал, как сумел. Они сами вызовут копов и что-нибудь сообразят.
Веллман допил из чашки.
– А не думаешь, что след приведет сюда?
– Что с того? Мы ничего не знаем.
– Я знаю, Джек, а врать я не умею.
– Ты будешь знать только, что нашел ее на дороге. Полуправда лучше правды, а? А девушка попадет в хорошие руки.
– А что потом? Думаешь, они не приедут все разведать? И я – лишь доктор, не хирург. Могу ее подлатать, но не более.
Джек схватился руками за голову и сжал, словно надеясь подавить досаду.
– Ну выбрось ее где-нибудь. Свези в Мейсон-Сити, оставь у…
Они вдруг подскочили от пронзительного крика. Джек выбросил правую руку и опрокинул стакан. Тот покатился к краю стола, но он вовремя его поймал, затем в отчаянии уставился на доктора, который выпрямился и проглотил комок в горле.
Охваченный паникой, с истрепанными нервами, Веллман спросил:
– Почему? Почему ты привез ее ко мне?
Джек тупо смотрел. У него не было ответа – только невысказанные извинения за то, что он их всех подставил.
Бледнея и дрожа, Веллман поспешил по коридору.
Спустя миг Джек быстро и тихо встал, направился к двери.
* * *
Лицо в окне скрылось. Неважно. Пусть она их не видела – Клэр знала, что они рядом. Чувствовала их удушающую вонь – немытые тела, кровь и машинное масло. Она закричала и не прекращала кричать. Ведь несмотря на то, что они ей говорили, нежно нашептывали на ушко, пока их зловонное дыхание щекотало кожу, кто-нибудь придет. Кто-нибудь услышит.
Бросив испуганный взгляд на окно, за которым теперь не было ничего, кроме дождя, она почувствовала вспышку паники и боли, вспомнив, как ее привязали к шесту, вспомнив, как они надругались над ней по очереди, как рвали на части, пытаясь добраться до чего-то внутри, того единственного, что, несмотря на все пытки, осталось нетронутым.
Ее души.
Тут же ребра словно сжались, легкие оборвали воздух, необходимый для крика, и он заглох, стал задохнувшимся хрипом, который забрал все силы. В ее конечности вгрызалась жгучая боль, словно, несмотря на тепло, лежавшее на ней как невидимый любовник, она страдала от обморожения. Тело металось помимо ее воли; зубы стучали так, что в висках сверкала молния свежей, чистой, прозрачной боли. В правом глазу, которым она ничего не видела, вновь загорелся тлеющий уголек, и она опять пыталась закричать, а ее руки –
