– Я знаю про левый фланг, – и закашлялся, прикрывая рот рукой в бурой от крови перчатке.
– Воистину, пришли последние времена! – взорвался Тахир. – Ты знаешь, но стоишь и ничего не делаешь!
Тяжело дыша и морщась, Тарик снял шлем вместе с головным платком:
– Мы их отжали. Я выведу гвардию из боя, и мы займемся левым флангом.
– Горе тебе! – Парса аж трясло. – Сражение идет у рва основного лагеря! О мой халиф! Позволь мне взять моих воинов и пойти на момощь Хаджаджу ибн Умару!
Там… Нум.
Глядя аль-Мамуну прямо в глаза, нерегиль молча кивнул: знаю.
– Мы не можем стоять и ничего не предпринимать!
Сглотнув, Тарик глухо ответил:
– У нас нет резервов, Тахир. Нам некого туда перебросить, пока Движущаяся гвардия не выйдет из боя.
– У меня пять тысяч отборной пехоты и две тысячи джунгарской конницы!
Нерегиль отчаянно замотал взъерошенной мокрой головой:
– Тахир! Посмотри туда!
И ткнул пальцем в центральные порядки карматов:
– Там тридцать – тридцать тысяч конницы! Они только и ждут, чтобы мы ослабили центр! Ты отведешь людей, они атакуют – и что?!
– Там гибнут наши люди, наши женщины – а я должен стоять?! Вспомни, что карматы сделали с харимом Харсамы ибн Айяна!
– Ибн аль-Хусайн говорит дело, Тарик, – жестко сказал халиф.
В ответ нерегиль медленно, как во сне, поднял руку и положил ее на двойные широкие поводья халифского гнедого. Начавший что-то говорить Тахир поперхнулся и застыл с открытым ртом.
– Я… никогда еще никого так не просил, – тихо проговорил нерегиль.
Аль-Мамун завороженно смотрел на стискивавшую сафьяновые ленты руку в кожаной перчатке. Берясь за поводья, ашшариты давали понять, что униженно умоляют выполнить их просьбу.
– Прошу тебя, – почти прошептал Тарик, смотря куда-то в траву под ногами. – Я прошу тебя, Абдаллах. Не делай этого. Подожди.
– Х-хорошо, – выдавил из себя аль-Мамун. – Я подожду. Но недолго.
Тарик молча кивнул, развернулся и пошел к своему коню.
– Эта самоуверенная тварь погубит нас, о мой халиф, – горько сказал Тахир.
– Вестовой! – раздался крик от подножия холма. – Известия от левого крыла и Хаджаджа ибн Умара!..
* * *
Лагерь, левое крыло
Сумеречница придирчиво осмотрела шнуровку наруча – плотно ли затянуты ремешки. Госпожа Нум покосилась на Абида и слабо улыбнулась.
Говорить было не о чем. Да и зубы стучали.
Гребни ближайших холмов тонули в желтом облаке: пылили крутящиеся в поединках всадники, далекий рев и звон железа накатывали волнами с порывами ветра.
Пощупав дрожащими пальцами головной платок, госпожа подняла и надвинула остроконечный шлем с красной обвязкой. Зазвенели кольца мигфара – защищавший шею воина кольчужный койф оказался девушке велик и свисал чуть ли не до лопаток.
– Дайте мне меч! – ломающимся голосом потребовала госпожа.
Княгиня Тамийа – она как раз подвязывала рукава длинной белой лентой – вскинула острое лицо:
– Зачем тебе меч, Нум?
– Не хочу быть безоружной! – топнула госпожа ножкой в новом сапожке.
– Сумеешь ударить? – усмехнулась сумеречница.
Нум коротко кивнула – и сглотнула, серея от страха.
Ей передали короткий удобный меч. Абид сильнее вцепился в древко копья.
Рев нарастал.
– Пора, – встряхнула роскошной гривой Тамийа-химэ.
Обе они – княгиня и госпожа – полезли на хадбанов.
– Вперед, во имя Всевышнего! – вскрикнула Нум – хрипловато и не очень громко.
Остальные сумеречницы – тоже верхами – двинулись следом за предводительницами. Длинные изогнутые лезвия их странных копий качались у самых копыт.
Абид вел в поводу хадбана госпожи Нум и боялся. Поднял глаза, посмотрел на нее – госпожа снова бледно улыбнулась. Тоже боится.
И тут со стороны ворот заорали:
– Спасайтесь, о правоверные! Нам конец! Спасайтесь!
– Да не будет у тебя матери, сволочь! – заорала в ответ госпожа.
И дала таких шенкелей хадбану, что у ограды они оказались в один миг.
Ворота были распахнуты, и в них по одному вбегали растрепанные, уже без шлемов люди.
– Стойте! – закричала госпожа Нум и выхватила саблю из ножен. – Стойте, о правоверные!
На нее бежала целая пыльная толпа с перекошенными лицами.
– Благовония у наших шей! Золото у наших запястий! Мы не пустим вас в свои постели! – надрывалась госпожа, крутясь на своем хадбане и бесполезно размахивая саблей.
