– Зря надеешься, – усмехнулся Абу аль-Хайр. – Эмир верующих запретил Тарику покушаться на жизнь своей досточтимой матушки.
Парс в сердцах плюнул и снова налил в пиалу.
Вазир пощипал кончик бороды и улыбнулся:
– Но я знаю, как тебе помочь, о Тахир.
Тот отмахнулся:
– Как? Что ты хочешь сделать, о ибн Сакиб?
– Убить дракона.
Тахир поперхнулся вином.
– Клянусь Всевышним, я повыбиваю ядовитые зубы обеим гадинам. Клянусь всеми именами силы Господа Миров – я этого так не оставлю… – зашипел вазир и сжал кулаки.
Парс вытащил из рукава платок, обтер им подбородок и тихо сказал:
– Верни мне мою семью, о ибн Сакиб. И я буду за тебя жертвой в жизни этой и в будущей.
– Хорошо, – улыбнулся Абу аль-Хайр. – Это проще простого.
Тахир непонимающе помигал.
– Хусайн! – рявкнул вазир барида.
Блестя маленькими глазками и шевеля сомиными усами, в шатер тут же пролез шамахинец.
– Что угодно господину? – умильно улыбаясь, проговорил он.
– Напишешь и отправишь с голубем письмо командиру гарнизона в Лахоре!
И пояснил внимательно слушающему парсу:
– Это селение, в котором живут старейшины рода госпожи Мараджил. И, одновременно, большая крепость. Отдай приказ найти похищенную наложницу и детей почтеннейшего Тахира ибн аль-Хусайна. Пусть задействует отряд прикрытия из сумеречников и вытащит этих несчастных. Население аула, в котором их держали, перебить. Полностью.
– Они будут мстить… – побледнел парс.
О кровной мести ушрусанцев ходили легенды самого мрачного свойства.
– У тебя найдутся четыре листа бумаги мансури? – улыбнулся Абу аль-Хайр.
– Это которые самые большие?
– Да, – покивал вазир барида. – Как ты думаешь, сколько имен может поместиться на таком листе?
– Д-даже не знаю… – растерянно отозвался Тахир.
– Убористым почерком – до ста, – отозвался Абу аль-Хайр и налил себе в стаканчик. – Хусайн!
– Да, мой господин!
– На каждом из листов напишешь имена всех членов лахорского тейпа. Всех, до последнего младенца. Ну и имена страрейшин напишешь, конечно. Пусть командир гарнизона покажет исписанные листы почтенным старцам. И предупредит, что если кто-то завякает про кровную месть, люди, имена которых записаны на этой красивой дорогой бумаге, пойдут под нож. Все. Причем в течение одной ночи. Я думаю, солдаты гарнизона будут обрадованы этой новостью и с удовольствием выполнят приказ. Вот язык, на котором следует говорить с ушрусанцами, – ибо иного они не понимают…
– Это точно, господин, – радостно осклабился шамахинец. – Воистину мудрое решение!
– Вот и все, о ибн аль-Хусайн, – улыбнулся вазир барида и отхлебнул из стаканчика с удовлетворенной улыбкой. – Скоро твоя семья будет с тобой.
Скаля желтые зубы, шамахинец заахал:
– Воистину, как говорят у нас в городе, господин обладает мудростью и хитростью дракона!
Абу аль-Хайр фыркнул и отмахнулся: мол, будет тебе льстить.
Тахир сглотнул, молча кивнул и тоже выпил.
– И да, – взмахнул рукой вазир барида. – Зачем тебе идти к Масабадану? Тебе нужно приехать и засвидетельствовать свою верность эмиру верующих – дабы над тобой простерлась рука его благоволения и защиты. К тому же, и тебе, и мне есть что ему рассказать… Тогда госпоже Мараджил станет не до нишапурского джунда. Правда, Тахир?
Парс снова сглотнул, но возражать не стал.
* * *
Окрестности Ракки, две недели спустя
Гнилостный запах тины смешивался с дымом очага и вонью отбросов. Закатное солнце косо било сквозь верхушки деревьев, верховой ветер гонял рябь над водоворотами громадной реки. Тиджр располосовывали отмели и длинные ленты намытых течением островов. Веер нестерпимо ярких лучей рассеивался в вершинах тополиной рощи на длинной травянистой косе, далеко врезавшейся в широкую медленную реку. Солнце ярко ходило бликами в заводи, темнели гривки травы и плавающие пятна водорослей, далеко-далеко на идущей рябью воде качался черный треугольник паруса.
С порывом ветра замотались ветви в роще, купы деревьев заходили ходуном. Сзади, во дворе, с новой силой заорали дети – теперь они гонялись друг за другом. Аббас, Марван и трое хозяйских: две девочки в нестираных рубашонках и такой же голозадый мальчишка лет четырех. Мальчишка ревел, потому что никого не мог догнать, и кидался во всех кусками навоза. С тахты под навесом визгливо заорала Арва: она кормила грудью, и младенец в ответ на общие вопли тоже зашелся в плаче.
