– Кто?
– Что, прям-таки никого не осталось?! Они идут вам на помощь, кокосина! Ты что, не понимаешь? Это прощение!
– Ах, прощение?.. – зашипел Тарег, словно дикий кот. – Прощение, говоришь… Оооо, это такое сладкое слово – прощение! Оно обещает возвращение в Благословенную землю, в рай земной, под их справедливую, хоть и несколько тежелую руку – да, Имру?
Черный кот прижал уши:
– А… что… они… предлагали?.. Тебе?..
В ответ Тарег нагнулся – низко-низко, положив ладони на колени. И оказался нос к носу с джинном:
– Предлагали, Имруулькайс. Предлагали. Попросить. У Единого.
Кот, прижав уши, отклонился назад:
– А… ты?..
– А я, Имру, сказал то же, что и всегда.
– Полдореа, не говори мне, что…
– Я сказал, что пусть Владыки у меня попросят прощения за смерть ни в чем не повинной невестки и племянников. Я сказал, что желаю знать, как так вышло, что в прекрасном мире, созданном Благим Единым, умирают, растерзанные волками, невинные дети. Я сказал, Имруулькайс, что блаженства, оплаченного кровью этих детей, я не приемлю. И на корабль, отплывающий в Благословенные земли, не взойду. Я возвращаю пропуск на этот корабль. Не бунтую более, нет. Просто пропуск на корабль возвращаю. Вот такой ответ. Нравится?!
– Ты безумен, Полдореа… – завороженно глядя в глаза Тарегу, прошептал джинн.
Нерегиль криво улыбнулся и медленно распрямился.
От ворот послышались крики:
– Сейид! Сейид! Дело до тебя есть, сейид!
Спугивая кур и оскальзываясь на помете, через двор с проклятиями бежал бритый джунгарский разведчик в распоясанном овчинном тулупе.
Тарег так же медленно, как распрямлялся, перевел взгляд ледяных, ненавидящих, вмораживающих в пол глаз на бегущего. Пошевелил кистью левой, сильной руки.
Имруулькайс, в ужасе глядевший на движения нерегиля, сдавленно всхлипнул.
А Тарег вдруг встряхнул головой, и выражение лица его поменялось, словно узор в калейдоскопе. Как будто нерегиль перестал смотреть в холодной тьме на невидимого – и ненавистного – собеседника и наконец увидел перед собой тех, кто сидел на террасе, копошился при лошадях и бежал к нему через двор. Двух насмерть перепуганных котов. Глупо скалящихся джунгар в съехавших малахаях и шлемах с обломанными перьями. И утирающего лоб вислоусого степняка:
– Сейид… эта… Элбег к тебе бежит… Вести у него, сейид, ух, заморился, сильно бежал к тебе, сейид…
– Говори, – коротко бросил Тарег.
– Элбег сильно бежит, лошадь поменяет вон тута рядом, и снова сильно побежит…
– Я сказал говори, а не болтай! – гаркнул нерегиль.
– Элбег нашел господина Меамори с остальными кошаками, тьфу, прощенья прошу, сейид, с остальными… этими… как их… сумеречниками, во! – враз просиял джунгар и оскалил щербатые зубы.
– Держи дирхем и иди напейся, – благосклонно кивнул Тарег.
Сомлевший от счастья степняк подхватил монетку и враскоряку побежал к джунгарам, уже встречавшим его радостным гомоном.
Нерегиль смотрел ему вслед с непроницаемым выражением лица. Имруулькайс боялся вздохнуть или двинуться.
Наконец Тарег усмехнулся и посмотрел на разом сжавшегося кота.
– Вот так, Имру.
Джинн лишь сглотнул и слабо кивнул. С кривой усмешкой нерегиль некоторое время понаблюдал за джунгарами, с радостными возгласами передававшими по кругу бурдюк. А потом сказал:
– Люди… что ж. Люди, Имру, ни в чем не виноваты.
Вздохнул и пошел по ступенькам вниз.
К нему уже топали гремящие панцирями тысячники. Джунгары нюхом чуяли предстоящий поход – и устремившуюся к ним волю Повелителя.
Потихоньку отживая, но все еще поглядывая – мало ли что – в спину удаляющемуся Полдореа, черный кот встал на четвереньки и зябко повел лопатками. Потом сказал:
– Ладно, Хафс, хватит дрожать, все кончилось уже.
Парсидский кот более всего походил на распушенный комок козьей шерсти, забытый в пыльном углу нерадивой хозяйкой. Признаков жизни, во всяком случае, он не подавал.
– Хафс?..
Комок шерсти поднял ушки и развернулся в серого кота:
– Во имя Всевышнего, дядя. Были бы на мне штаны, я, клянусь Хварной, наделал бы в платье… Он всегда такой, этот ваш Тарег?..
– Нет, Хафс, не всегда. Иногда у него случаются приступы ярости, и тогда ему лучше не попадаться под горячую руку.
