Около десяти Слуцкий с Катериной ушли. Он довёз её до дома. Выходить из машины она ему не велела — шёл снег с дождём, и ему в самом деле не хотелось мокнуть. Договорились, что завтра он позвонит ей утром, и они решат, когда ехать к Даше. Слуцкий вернулся в гостиницу.
У себя в номере Иван Антонович как-то очень быстро обжился и чувствовал себя совсем по-домашнему, даже босиком ходил, вспомнив вдруг детскую, ещё воронежскую привычку. Любил бродить по номеру с чашкой чая в руке, поглядывая на телевизионный экран и что-то напевая. Нравилось, облокотившись на подоконник, смотреть, как течёт московская жизнь на Тверской-Ямской.
Надев так полюбившийся гостиничный халат, Слуцкий подошел к окну и отдернул штору. Поток машин, редкие в этот поздний час прохожие, зябко прячущие в шарфы подбородки, яркий свет фонарей, снежный дождь или дождевой снег, который валил стеной… Картинка за окном успокаивала и помогала сосредоточиться. Но как бы он ни рассматривал ситуацию, вглядываясь в неё с разных сторон, с чего начать следующий этап расследования, не знал. Можно было бы попытаться найти роддом, где рожала Анюта, загс, где регистрировали девочек, но без помощи Катерины это займёт уйму времени, которого у него нет. Если уж обращаться к ней, то не лучше ли прямо и честно расспросить её о Зое?
Его размышления прервал телефонный звонок. Слуцкий взглянул на часы — пять минут первого. Наверное, ошибка. Кто может звонить ему ночью! Оказалось, Даша.
— Прости, Дед, что поздно. Не разбудила?
— Нет, девочка. Я вообще-то не привык поздно засыпать, но из-за разницы во времени мозг бунтует и спать отказывается.
— У меня тоже бессонница. Но звоню тебе не просто так.
— Ты можешь звонить мне в любое время и абсолютно просто так! — Иван Антонович помолчал и добавил: — Как бы…
Даша расхохоталась, но как-то слишком уж громко и натянуто. Она волновалась и, похоже, даже не пыталась это скрыть.
— Ты прелесть, Дед… И мне звони, когда хочешь, я же дома день и ночь. Знаешь, хотела попросить тебя приехать завтра до прихода мамы. Мне поговорить с тобой надо. Наедине.
Она помолчала и добавила запальчиво:
— Поэтому, если вдруг нагрянет Валерка, скажи ему, что хочешь пообщаться со мной один на один. Только сам ему скажи. Если я его прогоню — обидится жутко. Понимаешь, не надо, чтобы в наш разговор кто-нибудь влезал. Даже мама. А уж этот-то тем более.
— Ты не хочешь сказать мне сейчас, в чём дело?
— Не, Дед. Завтра. Приезжай давай к часу! Нормально?
— Нормально, девочка. Но мне нужно предупредить Катерину, чтобы завтра она меня не ждала.
— Да не парься ты, Дед! Я позвоню ей утром сама.
— Дарья! Что за жаргон! Ты же интеллигентная девочка.
На самом-то деле Дашины словечки совершенно его не коробили. Они ему даже нравились. Просто не хотелось заканчивать с ней разговор — пусть ещё о чём-нибудь поговорит.
— Ой, Дед, не ханжи. Сроду не поверю, что ты в молодости не баловался словечками, которыми играло твоё поколение!
— Баловался, девочка моя, конечно, баловался.
— И это правильно, — сказала Даша не своим голосом, явно подражая какой-то известной личности, но какой именно, Слуцкий не понял. — Ты согласись, Дед, язык — это живой организм! Он всё время меняется, и сегодня глупо говорить языком Пушкина…
— Я совсем не против молодёжного сленга. У каждого поколения он особый, но в языке-то, если ты заметила, эти словечки долго не живут. И слава богу, я бы сказал. Но означает это только одно — они есть мусор! Хотя то, что ты говоришь — я имею в виду твои словечки, — иногда очень точно и всегда смешно. А бурчу я просто так. Для порядка и по-стариковски, конечно. Ну, иди спать, Дарья! Завтра поговорим.
— Спокойной ночи, Дед. До завтра. — Звонким чмоком она изобразила поцелуй и дала отбой…
Милая девочка. Слуцкий облегчённо вздохнул. Это враньё наверняка её угнетает, и она хочет всё ему рассказать, но боится матери и жениха — ведь скрыть от американского деда серьезные факты из истории семьи, видимо, общая идея. А может быть даже, она была против этого вранья с самого начала! С другой стороны, Катерина-то тоже на врунью не похожа. Остается Валерка? Нет. Не может быть! Не тянет он на главного идеолога. Слишком уж Валерий простоват, что ли, для того чтобы навязать двум независимым и умным женщинам свою волю.
