Перед обедом выяснилось, что инкогнито сохранить не удалось. Управляющий велел подчиненным обслуживать столичного чиновника по высшему разряду, те принялись величать Зорина его высокородием и кланяться чуть не в пол, на корню сорвав маскировку. Поэтому Иван Иванович сменил свой удобный мешковатый охотничий костюм на пристойную пиджачную пару и успел за полчаса свести с десяток курортных знакомств.
Когда он уже направлялся в столовую, туда, где за широко открытой дверью виднелись накрытые к трапезе столы, с вершины растущей в кадке у стены пальмы под ноги ему спрыгнул полосатый взъерошенный Гаврюша.
— Авр-р! — прикрикнул котенок и, отбежав к двери на улицу, снова зарычал.
— Надо так надо, — пробормотал Иван и повернулся спиной к обеденной зале.
На ступенях ему пришлось задержаться, беглого кота преследовала обозленная отельная горничная. Зорин отпустил девушку, заверив, что ее помощь не понадобится.
Гаврюша несся по дороге, лавируя меж гуляющей публики, как полосатый мяч. Ивану Ивановичу пришлось поотстать. Не бежать же сломя голову, право слово.
Серафиму он заметил издали, хоть и платье на ней теперь было скромно-неприметное, и кудри свои барышня Абызова безжалостно спрятала под плотной шляпкой. Рядом у ног хозяйки сидел Гаврюша, а напротив стояла незнакомая Зорину высокая худая блондинка. Серафима что-то горячо говорила, потом энергично встряхнула собеседницу за запястья и юркнула за ближайший куст. Котенок шмыгнул следом. Блондинка обернулась к компаньонке, столь типичной французской гризетке, будто она минуту назад сошла с театральных подмостков.
Эти барышни, Иван Иванович определил их как госпожу Бобынину и горничную оной, его не интересовали, а вот куст, у которого расположились девицы, интересовал чрезвычайно. Прогулочным шагом приблизившись, Зорин вежливо поклонился, сняв шляпу. Корректное молчаливое приветствие. За кустом начиналась тропинка, уходящая за вершину заросшего ежевикой холма.
— Мы, кажется, встречались, — вдруг сказала Наталья Наумовна. — Вы — сослуживец Семена Аристарховича Крестовского?
— Зорин Иван Иванович. — Иван вновь поклонился.
— Я — Натали. Нас представляли друг другу на именинах Софьи Аристарховны.
Именины Иван помнил смутно, тем более что те, на которых он присутствовал, праздновались лет пять тому назад, и полсотни разновозрастных девиц, Сонечкиных подружек, слились в его памяти в один пестрый визгливый круговорот.
— Наталья Наумовна! — всплеснул он руками. — Какое невыразимое счастье…
Фраза осталась незаконченной по причине невозможности выразить невыразимое.
— Столько лет прошло… — Барышня Бобынина тоже знала толк в полунамеках.
Зорин боролся с искушением невежливо ломануться в кусты, но Наталья Наумовна уже взяла его под руку. Гризетка что-то шепнула госпоже, махнув в сторону, где к ним по дорожке приближалась стайка щебечущих барышень.
— Расскажите мне, как поживает Сонечка? — Барышня Бобынина увлекла Зорина туда, куда он и сам хотел увлечься. — Давайте прогуляемся, Иван Иванович, насладимся нетронутой прелестью дикой природы. И вы мне все-все расскажете.
Тропинка была узкой, идти приходилось вплотную прижавшись друг к другу. Острый локоток Натальи Наумовны вонзался в бок Зорина при каждом шаге. Невзирая на означенные трудности, беседа текла легко и непринужденно. Удовлетворившись сообщением, что Софья Аристарховна прибывает в полном здравии, Наталья Наумовна стала беседовать о себе.
Иван Иванович сочувственно хмыкал, разбавляя этими звуками нескончаемый монолог о страданиях тонкой чувствительной души в страшной косности современного мира. Через четверть часа Зорину было предложено называть барышню Бобынину Натали.
Он приоткрылся, прощупав собеседницу. Чародейкой она не была. Гризетка же Лулу кое-что умела, причем такое, за что, будь они сейчас в Мокошь-граде, Зорин арестовал бы девку не задумываясь. Порчи да проклятия. За такое и на каторгу отправить не грех.
— Деньги, Иван Иванович, — вещала Наталья Наумовна, — это демон, захвативший неокрепшие души. В современном нашем обществе ни чистота родословной, ни репутация уже ничего не значат!
