— Не знаю чей, — извинился Зорин. — Первый попавшийся схватил.
Под халатом я была голой, то есть абсолютно. Наверное, поэтому пояс на мне Зорин завязал не менее чем на пять узлов.
Платье сгорело? Испугавшись, я проверила, не лишилась ли заодно волос, но они были на месте. Я теперь всю одежду сжигать буду? Тогда с нелюбимых нарядов начну.
Мы спустились по лестнице.
— Юлий Францевич Брют, — представился господинчик, — начальник тайной канцелярии.
Я молчала, рассудив, что мое имя ему и без того известно, а еще пытаясь уловить обрывки разговора Ивана с Крестовским, происходившего шагах в четырех от меня.
— Давайте беседовать, Серафима Карповна. — Брют по-свойски взял меня под руку. — Мальчикам есть о чем без нас потолковать, вы же, голубушка, только что давнюю мужскую дружбу разрушили.
Слишком сосредоточенная на том, чтоб не поранить осколками босые ноги — мы как раз вошли в библиотеку — фразу сию я оставила без ответа.
Господин Брют разгром оглядел без удивления:
— Капризный Анатоль буйствовал? Вас-то не обидел?
— Не успел. — Я села в предложенное кресло, придерживая на коленях расползающиеся полы халата.
— А что успел?
— Предложение руки и сердца сделать.
— Торопыга, — по-отечески усмехнулся Брют. — Куда вы его дели?
— В часовне заперла.
Канцлер позвал из коридора служаку, шепнул что-то на ухо, затем послушал, что тот ему прошепчет, обернулся ко мне:
— Наталья Бобынина вам не родственница?
— Кузина.
— Ну так отпустите ее с богом, — велел подчиненному. — И его сиятельство из плена освободите. И пусть за дверью подождет, пока позову. Никого сюда до распоряжений не впускать, у нас с барышней Абызовой важный разговор намечается.
На чиновника, которому приказы давались, я лишь раз посмотрела, больше не потребовалось.
— Не желаете поздороваться, Серафима Карповна? — веселился Брют.
— Доброго утречка, старец Онуфрий, — кивнула я. — Клобук монашеский обратно в приказ сдали? А сослуживцам похвастались, как загорскую сироту вокруг пальца обвели? Надеюсь, в этой жизни вас будут преследовать всяческие несчастья.
И расхохоталась, заметив, что чиновник, покидая комнату, скрутил кукиш от сглаза.
— Какая вы барышня жизнерадостная, — без удовольствия заметил канцлер.
Я рассеянно смотрела на догорающий в камине огонь и молчала.
— Итак, Серафима Карповна, — вздохнул Брют, — дела ваши на сей час обстоят не лучшим образом.
Мне показалось, что горстка каминного пепла напоминает очертаниями погибшего Гавра. По лицу потекли слезы, я стерла их рукавом халата. Канцлер, видимо решивший, что рыдаю я над своей незавидной судьбой, подобрел:
— Но общими усилиями мы их поправим.
— Общими?
— Совместными. Я и вы.
— Помилуйте, Юлий Францевич, я решительно не могу представить, что именно вменяется мне в вину.
— Ну как же, драгоценная Серафима Карповна, покушение на августейшую особу. Вы ведь желали через брачный обряд на императора всю ненавистную вам чародейскую силу обрушить.
— Не желала, — я благочестиво сложила руки на груди, — все мои желания были направлены на достойное супружество с берендийским аристократом. Мы, барышни купеческие, обожаем в мужья дворян брать, особенно гусар. Силы да, не желала. Однако же приняла ее со смирением и всячески на пользу отечеству и супругу впредь направлять буду.
— Так, может, немедленно обвенчаетесь с его сиятельством, раз желание столь непоколебимо?
— Скороспелые браки редко бывают счастливыми, — ответила я любезно. — Мы с князем Кошкиным должны сперва проверить свои чувства временем и расстоянием, годами, так сказать, и верстами.
Я возбужденно, будто в экстазе, жестикулировала, победно поглядывая на единственного зрителя.
— Браво. — Он вяло хлопнул в ладоши. — А теперь, милая, мы рассмотрим историю под немножко другим углом. Ты с батюшкой своим — заговорщики, против самого императора злоумышлявшие. Ты отправилась на Руян князя очаровывать, в том не преуспела, поэтому господин Абызов выкрал для тебя аффирмацию, чтоб шантажом, либо колдовским принуждением принудить его сиятельство к обряду венчания.
— Экая нелепица. — Я пренебрежительно махнула рукой. — Батюшка этого не делал.
