Киропедия - страница 146

Шрифт

Интервал

Ведь если бы ныне погибшие остались живы, их было бы вполне достаточно, чтобы одержать победу над всеми варварами!» А когда изгнанные из Коринфа граждане стали убеждать его в том, что их город готов сдаться спартанцам, и указывали ему на средства, с помощью которых они надеялись овладеть укреплениями города, Агесилай отказался его штурмовать.[472] Он заявил при этом, что следует стремиться не к порабощению эллинского города, а к тому, чтобы его образумить: «Если мы будем уничтожать тех эллинов, кто совершает ошибки, то где мы найдем людей, чтобы одолеть варваров?» А если ненависть к персам считать прекрасным качеством, — ибо и в старину их царь[473] нападал на Элладу, чтобы ее поработить, и нынешний царь[474] поддерживает всех тех, с чьей помощью он рассчитывает более всего причинить ей вреда, и щедро одаривает людей, которые, как он надеется, за эти деньги причинят эллинам бесчисленные беды, и содействует заключению такого мира, с помощью которого он надеется посеять вечную вражду между эллинами,[475] как это все теперь ясно, — то кто другой, кроме Агесилая, приложил столько стараний к тому, чтобы от персов отложились подвластные им народы, чтобы поддерживать восставших, вообще чтобы царь персов, сталкиваясь с внутренними затруднениями, не мог доставлять беспокойство эллинам? Даже в те времена, когда Спарта воевала с эллинами, Агесилай не забывал об общеэллинском благе, но пустился в море с целью причинить как можно больше зла варварам.[476]

Глава VIII

Нельзя умолчать здесь и о его личном обаянии. Ведь в то время, когда он бывал осыпан почестями, обладал огромным влиянием, да к тому же еще и царской властью, и как царь был всеми любим и не имел недругов, никто никогда не видел его исполненным высокомерия. Напротив, всем поневоле бросались в глаза его любезность и готовность помочь друзьям. С большим удовольствием он участвовал в разговорах о любовных историях, принимал близко к сердцу все, что касалось его друзей. Такие особенности его характера, как жизнерадостность, бодрость, веселость, привлекали к нему многих, стремившихся к общению с ним не столько ради того, чтобы чего-либо от него добиться, сколько ради приятного времяпрепровождения. Он менее всего был склонен к самовосхвалению, но, несмотря на это, благосклонно выслушивал тех, кто прославлял самого себя, полагая, что этим они никому не приносят вреда, но сама похвала обязывает их доблестно вести себя в будущих сражениях. Надо упомянуть и о том, как кстати проявил он великолепную гордость. Когда до него дошло письмо от персидского царя, которое доставил посланец, прибывший вместе со спартанцем Каллеём, — а в нем содержалось предложение заключить дружбу и гостеприимство, — Агесилай письма не принял.[477] Доставившему письмо он приказал передать царю, что не следует адресоваться к нему частным образом, и при этом добавил: «Если персидский царь докажет на деле, что является другом Спарты и проявит доброжелательность по отношению ко всей Элладе, тогда и я стану ему самым верным другом. Если же царь пытается строить козни, то пусть знает, что я никогда ему другом не стану, даже если получу от него множество писем». Я особенно хвалю Агесилая за то, что он пренебрег гостеприимством персидского царя, чтобы снискать себе тем самым симпатии эллинов. Восхищаюсь я и тем, что предметом гордости он считал не сокровища или власть над большим числом подданных, но обладание личными добродетелями и власть над доблестными людьми. Так же высоко я ценю его дальновидность, нашедшую свое выражение в том, что он считал благом для Эллады, если против персидского царя восстанет как можно больше сатрапов. Ни подарки персидского царя, ни его военная мощь, ни предложение заключить гостеприимство не могли оказать влияние на Агесилая, и он делал все, чтобы избежать упрека в неверности со стороны сатрапов, которые собирались отпасть от персов.

А кто не проникся бы восхищением перед его умеренностью? Персидский царь, например, старался собрать в свои сокровищницы все золото, все серебро, все ценные вещи, которыми обладали люди, полагая, что если он будет обладать большим количеством денег, то с их помощью сумеет подчинить себе всех. Агесилай же, напротив, устроил свой дом совершенно иначе, не нуждаясь в чем-либо подобном. Если кто этому не верит, пусть взглянет сам, как скромно выглядело жилище его, пусть посмотрит на двери его. При взгляде на них приходит в голову мысль, что это те же самые двери, которые поставил Аристодем, потомок Геракла, когда возвратился на родину.