– Са Ми Джа хорошая актриса, – отметил он, мгновенно узнав не самую известную актрису на экране.
Продемонстрировав свои познания в зарубежном телевидении, он снова все выключил и пригласил гостей присесть. Молодой официант между тем принес и расставил на столе напитки.
– Поговорим часик, – сказал Ким Чен Ир, – а потом поужинаем.
Говорил он два часа, почти не переводя дух. Удалось записать лишь сорок пять минут – одну сторону кассеты, поскольку не выпало шанса ее перевернуть. (Гораздо позже, наконец попав к журналистам, эта пленка вызвала фурор: публика впервые услышала, как Ким Чен Ир ведет откровенную частную беседу.)
Его советник Хван Джан Ёп вспоминал, что Ким Чен Ир ужасно тараторил и старшим товарищам удавалось его понять, «лишь предельно сосредоточившись». У Сина и Чхве сложилось такое же впечатление. «Слова [его] летели пулеметными очередями, – вспоминал Син. – …Голос пронзительный. Он отвлекался, порой обрывал или неверно строил фразы и, не закончив мысль, переходил к новой». Непохоже на утонченного любимого руководителя, которого Син наблюдал в публичной обстановке. «Он был совсем не такой, как на приемах. Может, волновался – говорил с напором, как будто спорил… [Он] пространно рассуждал, перескакивая с резонов и подготовки нашего похищения к состоянию северокорейской киноиндустрии и причинам ее отсталости. Он не делал пауз – речь лилась сплошным потоком. С той минуты, когда он открыл рот, нам не удавалось вставить почти ни слова».
Аудиозапись просто поразительна – настолько, что позднее конспирологи сомневались в ее аутентичности, хотя подлинность ее подтвердили и ЦРХ и КЦРУ Расспрашивать не потребовалось – Ким практически бахвалился похищением. Ему рассказали, сообщил он Сину – к которому обращался сонсэн (учитель) и формально, а не фамильярно (на вы, а не на ты), – «что вы лучший режиссер в Южной Корее. Мы обсуждали кинорежиссеров, и Чхве Ик Кю сказал, что вы лучший. К тому же, вы родились в Северной Корее, – (еще один плюс к пропаганде), – и это тоже помогло нам принять решение». В записи слышно, как Ким Чен Ир смеется, и Син с Чхве смеются вместе с ним.
– Мы узнали, что на Юге у вас дела неважно. У вас проблемы с Пак Чон Хи, а мы рассудили, что Пак станет цепляться за власть еще долго, вам будет нелегко, вы поедете искать работу за рубежом… Мы слышали, вы хотите за границу.
– У меня тогда отозвали лицензию, – подсказал Сии.
– Да, точно, – ответил Ким. – И я думаю: надо привезти его сюда. Но это невозможно – он же мужчина. Невозможно, и мы решаем, как бы вас заманить, чтоб вы приехали. Надо приманку. И мы привезли учителя Чхве, чтоб вы соблазнились. – Он опять засмеялся, и гости его поддержали. – Если честно… Вы нужны позарез. И я о вас мечтал, но что тут поделаешь? Говорю товарищам: если мы хотим режиссера Сина, надо секретную операцию.
Всего десятью днями ранее, 9 октября 1983 года Ким Чен Ир отдал приказ о Рангунском теракте – покушении на южнокорейского президента Чон Ду Хвана в ходе его визита в Бирму. Чона задержала дорожная пробка, он выжил, но двадцать один человек погиб.
– [Но] даже если мы его привезем, – без паузы продолжал Ким, – как нам сделать, чтоб он был доволен и счастлив? Кроме того, у нас тут была неизбежная ситуация – я буду очень откровенен, не судите меня строго, пожалуйста, – мы ведь держали вас по отдельности. Я сначала так не хотел. Товарищи думали, если приедет госпожа Чхве, учитель Син неизбежно приедет за ней. Но, как вы знаете, наши чиновники на низшем уровне – субъективные бюрократы, они этот вопрос решали плохо… – Так Ким пытался попросить прощения, все свалить на подчиненных. Он заверил Сина с Чхве, что виновные понесли наказание. – Проблем было много… Наши товарищи внутри, а особенно товарищи, проводившие операцию, впали в субъективизм. В результате им пришлось очень активно заниматься самокритикой. И я тоже провел самокритику. Потому что я не разъяснил подчиненным, каковы мои планы и как именно мы вас используем… Я сказал: мне нужны эти двое, привезите, и все. И товарищи провели операцию. Селили вас в разные дома, обращались с вами как с заключенными, преступниками. В общем, получилось большое недопонимание.
