– Немного, – ответил Ким на родном языке, отводя глаза.
– По-корейски нельзя, – встрял переводчик.
– Сколько? – повторил Син.
– Я получил несколько тысяч долларов, – по-японски ответил Ким.
Ах ты сволочь, подумал Син.
– Кто тебя просил пригласить Ын Хи?
– Вообще-то, – ответил Ким, – госпожа Ли.
Тут Син разъярился и заорал. Воцарился хаос: корейцы поливали друг друга пулеметными очередями вопросов и ответов на весьма повышенных тонах, переводчик с трудом за ними поспевал, а полицейским никак не удавалось их угомонить.
– Куда ее увезли? – рявкнул Син. Ким не ответил. Син шагнул к нему: – Ее похитили и увезли в Северную Корею, так?
– Я не думал, что до этого дойдет… – промямлил Ким.
– У тебя вообще совести нет?
– Я не знал, что так получится. Мне эта женщина голову заморочила.
– Мне больше нечего тебе сказать. Пошел вон.
– Я не хотел плохого. Я же просто посредник…
– Уведите его отсюда!
Гонконгская полиция арестовала Кима, лишила рабочей визы и выслала в Сеул, где его в итоге признали виновным в нарушении закона о национальной безопасности путем сговора с гражданами Северной Кореи и приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения. Картина прояснилась, но это не утешало. Через госпожу Ли северокорейцы подкупили Кима и китайца Ван Дон Иля, чтоб те заманили Чхве в Гонконг, а тут уже взяли дело в свои руки. Но на этом след обрывался. Неизвестно, что случилось дальше и как это узнать. Ван исчез где-то на континенте, с Чхве была только госпожа Ли – и она тоже пропала. Вероятно, рассуждал Син, Чхве зачем-то понадобилась северокорейцам, а значит, она, скорее всего, жива. Но у нее больное сердце – а вдруг стресс?..
Хуже того, Син не мог себе позволить оставаться в Гонконге. Наступил конец марта. Южнокорейский загранпаспорт выдавали на год, на пять лет или на десять, в зависимости от нужд владельца, и срок действия загранпаспорта Сина истекал летом, всего через несколько месяцев.
Все его дальнейшие поездки будут зависеть от тех самых властей, которые уже несправедливо отозвали его кинолицензию. Этого нельзя допустить.
Следующие четыре месяца Син мотался по миру – в самые разные страны и как можно дальше. Пусть только где-нибудь одобрят один-единственный фильм – где угодно, лишь бы дали визу, – и жизнь наладится. В поисках фильмов, которые можно было бы выпустить в прокат, он съездил в Японию, встретился со сценаристом Рюдзо Кикусимой, обсудил с ним «Первую кровь». Кто-то рассказал Сину, что американскую визу проще запрашивать из Франции, потому что туда южнокорейцам виза не требуется, – он попробовал, но не преуспел. Заехал в ФРГ, хотел попросить политического убежища, но юридическая процедура оказалась слишком дорога, а деньги таяли. Один сингапурский дистрибьютор выразил интерес к прокату некоторых уже снятых фильмов Сина – это пополнило бы денежные запасы, однако подписывать договор сингапурцы не спешили.
Тут Син снова очутился в Гонконге. У него там был счет в банке, и там же находилась последняя еще действующая дочерняя компания «Син Фильм». В Гонконге он и решит, как разумнее поступить дальше: вернуться в Сеул или полететь в ФРГ и там потратить остатки, без гарантий добиваясь политического убежища.
Была середина июля. Срок действия загранпаспорта истекал 9 августа.
В офисе своей компании Син повесил телефонную трубку. Говорил он с братом – неохотно обещал не ездить в ФРГ и вернуться в Сеул. Власти смягчили законы, регулирующие кино, сказал брат; может, удастся получить новую лицензию и открыть новую компанию. Син согласился, только чтобы его успокоить и закончить разговор. Вообще-то он представления не имел, что будет делать.
Совершенно вымотанный, он сполз пониже в кресле. Он всю жизнь трудился, создавая киноимперию, – и что? Почти пятьдесят два года, без денег, без жены, без работы, и в целом мире никто не хочет его нанять. Он по-прежнему каждый день вспоминал Чхве, но уже примирялся с мыслью о том, что, вероятно, никогда ее не увидит и не узнает, что с ней сталось. Он грустно размышлял о детях – как они тоскуют по матери, которая исчезла и больше не вернется.
