Уже после окончания съезда мы с врачом Володей Бродским отправились навестить Бараца. Это оказалось неожиданно просто. К нам в комнату для свиданий привели Василия. Тот рассказал нам, что психбольница на время съезда оказалась забитой битком. Люди спали и на столах, и под столами. Их не «лечили», то есть не делали калечащие нормальных людей уколы.
Вскоре Бараца выпустили. Но ненадолго. В апреле 1986 года Василий Барац поехал в Ровно поддержать своих собратьев по вере. Пятидесятники жили на окраинах империи — в Украине, в Сибири, в Прибалтике. В Ровно Василия арестовали.
Уже после окончания наших демонстраций я устроил у нас на квартире встречу Гали с Сержем Шмеманом из New York Times, на которой услышал рассказ о бедах Барацев. Галя предсказывала, что скоро арестуют и ее, и, к сожалению, оказалась права.
В 1987 году Барацев освободили из заключения. Что с ними сталось после этого, я не знаю. Надеюсь, что они добрались до Нового Света и были счастливы.
Между тем в феврале 1984 года окончательно умер долго помиравший Андропов, и генеральным секретарем сделали Константина Черненко. Этот, впрочем, тоже был смертельно болен. Стало казаться, что смертельная болезнь входит в число профессиональных требований, предъявляемых к главе супердержавы. Мне запомнилось появление Черненко на телеэкране в день выборов в Верховный Совет Российской Федерации. На главе государства был пиджак, но, очевидно, не было штанов — камера показывала Черненко по грудь. Больной сумел опустить бюллетень в урну, установленную, по всей видимости, рядом с его кроватью. Журналист спросил: «Константин Устинович, что бы вы хотели сказать советским людям?» Генеральный секретарь собрался с силами и произнес: «Пусть работают».
Во времена — или в безвременье — Черненко, в сентябре 1984 года, в Москве начался безлимитный матч на звание чемпиона мира между Карповым и Каспаровым — самое удивительное соревнование в истории шахмат. В матче, игравшемся до шести побед, одержанных одним из соперников, Карпов повел после 27 партий 5:0. Гарик напоминал с этого момента Индиану Джонса, сорвавшегося в пропасть, но в последний момент, зацепившегося за какую-то колючку. Кажется, эта колючка кандидата в чемпионы долго не выдержит. Но… проходит еще 21 партия. Счет уже 5:3…
Карпов, очевидно, измотан. Тут вступает в действие великая карповская политическая машина. Замысел — прервать матч на три месяца, после чего дать отдохнувшим соперникам завершить его. На уровне какой инстанции этот замысел дал сбой, я не знаю. Матч прерывают. На финальной пресс-конференции президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес объявляет матч «не закончившимся» и неожиданно назначает через год новый матч со счета 0:0. Конечно, это вопиющее нарушение правил. Но приемлемое, кажется, для обеих сторон.
И тут Каспаров встает — он сидел во время пресс-конференции в последних рядах зала — и идет к сцене. «Я протестую», — заявляет он. Каспаров отказывается играть в политические игры советского начальства. Похоже, это был протест не против ущемления его прав. Как-никак тает перевес Карпова в два очка. Это протест против всемогущества советской системы, которая может, кажется, назначить того чемпиона или этого, а может шахматиста и уничтожить. Это не просьба: «Выберите меня», — а отказ признать над собой власть советского начальства.
Происходит рождение Каспарова, которого мы знаем сейчас, — бунтаря и диссидента. Уходит в прошлое кандидат в новые любимцы партии.
По большому счету, этот момент стал концом чемпионства Карпова. Карпов привык побеждать в рамках советской системы. Каспаров на той памятной пресс-конференции из советской системы вышел.
Карпов попытался доказать, что в момент, когда матч остановили, он еще мог играть. Через неделю после памятной пресс-конференции Карпов отправился в Швецию играть в командном первенстве Европы за советскую команду. Не выиграв в соревновании ни одной партии, Карпов никому ничего не доказал. В ноябре 1985 года в новом матче Карпов потеряет звание чемпиона мира.
Во время первого матча Карпова и Каспарова у меня случился контакт с властью, открывший мне кое-что интересное в психологии общения КГБ и граждан страны, находящихся вне этой организации. Как-то я встретил отказника из «разъединенных семей», шахматного мастера Володю Пименова. Его не выпускали в Данию к жене-датчанке. Володя сказал мне, что познакомился на матче с американским журналистом, и тот выразил пожелание встретиться со мной.
