У Перфильева с Поповым был конфликт. В преддверии летней Олимпиады в Москве в 1980 году состоялись зимние Олимпийские игры в Лейк-Плэсид (США). Как обычно, на соревнования в составе советской спортивной делегации выезжала оперативная группа КГБ, возглавляемая заместителем начальника 11-го отдела Пятого управления подполковником Перфильевым. По возвращении, в соответствии с внутренними приказами КГБ, руководителем опергруппы был составлен подробный отчет о командировке. В нем Перфильев красочно описывал, как он боролся с вражескими спецслужбами во время пребывания на Олимпиаде.
В его многостраничном отчете не нашел отражение факт, который был ему известен. По возвращении в Москву агент майора Попова Близнюк (Львов), находившийся на Олимпиаде в качестве спецкорреспондента, представил агентурное сообщение, в котором доносил, что в последний день соревнований сотрудники газеты «Советский спорт» Рыжков и Коршунов провели несколько часов в комнате пресс-центра соревнований, которая была выделена для редакции радиостанции «Голос Америки». В этой же комнате находился бывший сотрудник редакции газеты «Советский спорт» Рубин, выехавший из СССР несколько лет назад на постоянное место жительства в Израиль и проживающий в США. Рубин активно сотрудничал с радиостанцией «Голос Америки», рассказывая о теневых сторонах жизни советских спортсменов. По этой причине Рубин разрабатывался 11-м отделом Пятого управления КГБ.
Агентурное сообщение Близнюка в срочном порядке было доложено Перфильеву, так как факт контактов советских журналистов с сотрудниками радиостанции «Голос Америки» должен был быть отражен в отчете оперативной группы. Перфильев расписался на агентурном сообщении и вернул его Попову. Естественно, в отчете Перфильева руководству КГБ об Олимпиаде сведения Львова отражения не нашли, поскольку факт контакта советских журналистов с эмигрантом Рубиным автоматически считался бы упущением Перфильева. Но подпись Перфильева на донесении агента Попова осталась. Кроме того, в соответствии с практикой, существовавшей в КГБ, на других экземплярах агентурного сообщения агента Львова майором Поповым были сделаны отметки о том, что донесение передано Перфильеву.
Через пару недель после окончания Олимпиады в Лейк-Плэсиде в отдел Перфильева с резолюцией куратора Пятого управления заместителя председателя КГБ генерал-полковника В. М. Чебрикова поступил регулярно издаваемый для руководства КГБ сборник радиоперехвата по всему миру. Система эта называлась «Арктика». Осуществляли радиоперехват корабли, внешне похожие на океанографические, занимающиеся исследованиями в высоких широтах. На самом деле их огромные антенны ловили иные сигналы: они занимались глобальной прослушкой телефонных разговоров всего мира.
Указанной системой был перехвачен телефонный разговор двух сотрудников радиостанции «Голос Америки». Один из них — Дулерайн звонил из Нью-Йорка своему коллеге Юрию Змию, работавшему на «Свободе» в Мюнхене. Дулерайн рассказывал коллеге о своих впечатлениях об Олимпиаде в Лейк-Плэсиде и упомянул о встрече с двумя советскими журналистами. По словам Дулерайна, советские журналисты, фамилии которых он не называл, критично отзывались о советской действительности, а один из них заявил, что если бы не больная жена, он бы в Советский Союз не вернулся.
Прочитав радиоперехват, Чебриков сделал пометку: «Бобкову Ф. Д. Кто они?» Бобков наложил свою резолюцию заместителю начальника Пятого управления Абрамову: «Установить совжурналистов. О результатах доложить». Куратор 11-го отдела генерал Абрамов адресовал радиоперехват заместителю начальника 11-го отдела подполковнику Перфильеву. И тут Перфильев понял, что его ожидают крупные неприятности. Ведь ему об этом разговоре доложил первым его же сотрудник, принесший донесение агента Близнюка, а он не дал этому донесению хода.
Ситуация получалась для Перфильева очень невыгодная. Началось расследование, которое вел начальник 11-го отдела полковник Б. С. Шведов. Перфильев заявил, что не видел донесения Близнюка (Львова) и что о контактах советских журналистов ему не докладывали. Тогда Перфильеву предъявили первый экземпляр доноса с его размашистой подписью с характерным хвостиком в ее конце и двумя вертикальными точками над ним. Отпираться было бессмысленно: «Подпись моя, но сообщения я этого не видел», — сказал Перфильев.
