[1].
Это история, которая может быть как правдивой, так и неправдивой, поскольку реальные документы скрыты за семью печатями. Одновременно есть и совершенно противоположная история: «В октябре 56-го Большой уехал на месяц в Лондон без примы-балерины… Позже она узнала, что политбюро провело специальное заседание по поводу гастролей. С докладом выступал сам Серов. Он назвал Плисецкую агентом английской контрразведки. Потому, мол, ее выпускать нельзя ни в коем случае. Звезду балета и не выпускали на Запад с родным театром несколько лет. Разве что в братскую Прагу, внутри „железного занавеса”. Хотя в Москве она продолжала блистать, Хрущев по-прежнему водил на „Лебединое озеро” с Плисецкой всех высоких зарубежных гостей» [2].
А английской шпионкой Плисецкая стала по следующей причине: «Скандальное дело, заведенное Лубянкой на звезду мирового балета в 50-е годы, до сих пор не рассекречено. Так что можем лишь предполагать, о какой разработке „английской шпионки” могла идти речь. Полагаю, все дело в Моргане [английский разведчик, работавший в посольстве Великобритании в Москве]. Уже не сталинские времена были, когда за связь с иностранцем (никакой политики, только Любовь!) знаменитой актрисе Зое Федоровой дали 25 лет с конфискацией имущества, а Татьяне Окуневской — 10 лет. Обе вышли на свободу уже после смерти Сталина. Но КГБ, полагаю, решило использовать встречи балерины и дипломата в своих целях».
В 1958 году Плисецкая знакомится с композитором Родионом Щедриным и сразу вновь возникают препятствия: «„На репетиции одного из концертов ко мне подошел заведующий сектором музыки ЦК КПСС Б. М. Ярустовский, — пишет Щедрин. — „Нам сообщили, что у вас роман с Майей Плисецкой. <…> Надеюсь, вы не собираетесь на ней жениться. Вы испортите себе репутацию”. Композитор не послушался ЦК КПСС. И получил от КГБ свадебный подарок. „Жучок” в спальню: „Конечно, мы предполагали, что нас подслушивают. Но прямо в спальне? Молодоженов? Достаточно было трех секунд, чтобы уразуметь, что Майя ни слова не понимает по-английски. Но за ней по 24 часа в сутки гоняли гэбешный автомобиль с тремя добрыми молодцами”».
В результате она тоже оказывается в списке тех, кому помог генерал Ф. Бобков: «Причем, артистка своей дружбы с Бобковым никогда и не скрывала и была до конца своих дней благодарна генералу за его добрые дела. Как писала танцовщица в своих мемуарах „Я, Майя Плисецкая”, однажды ее пригласил к себе легендарный французский балетмейстер Морис Бежар. Однако секретарь партийного комитета, а по совместительству виолончелист по фамилии Щенков отказывался подписывать характеристику Плисецкой. В советские годы без этого документа выехать за пределы СССР, а тем паче в капиталистические страны было попросту невозможно. В отчаянии Майя Михайловна обратилась за помощью к знакомому, который и посоветовал ей позвонить Филиппу Бобкову. Заместитель председателя КГБ внимательно выслушал звезду и сказал: „Вы поедете!” Плисецкая полагала, что стала первой гражданкой Советского Союза с 1917 года, которую выпустили из страны без необходимой характеристики. Балерина утверждала, что Филипп Денисович помогал и другим знаменитостям. Среди „клиентов” Бобкова Плисецкая назвала таких звезд, как Ахмадулина, Якобсон, Богатырев, Мягков. Вот только далеко не все из перечисленных Майей Плисецкой известных личностей признались в том, что пользовались „услугами” генерала КГБ. А вот актер Олег Табаков не побоялся заявить об этом фактически на всю страну. Алексей Беляков в своей книге „Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения певицы” утверждает, что Табаков на каком-то торжестве во всеуслышание поблагодарил Филиппа Бобкова за оказанное содействие, и в том числе при получении артистом квартиры. Поэт Евгений Евтушенко тоже не постеснялся выказать свое признание Бобкову. Однажды у Евтушенко конфисковали на границе запрещенную литературу, а Филипп Денисович помог ее вернуть» [3].
М. Плисецкая пишет в своей книге: «Щенков характеристики так мне и не подписал. Все пропало. Не будет „Леды”. В отчаянии — я одна, Родиона нет в Москве — бросаюсь к моему давнему спасителю Питовранову. Он (уже годы не в КГБ) связывает меня с Филиппом Денисовичем Бобковым, дает его телефон. Бобков — зампредседателя КГБ. Само исчадье ада — по логике советской жизни, но — вот вам… Я нападаю на него с первого же звонка. Он берет трубку сам. Не поторапливая, терпеливо выслушивает мой сбивчивый стон: все пропало, „Леды” не будет, послезавтра назначена первая постановочная с Бежаром… И сразу, безо всякой уклончивости, неопределенности, спокойно говорит:
