Овцы и горы. "Чудесно! - восторгалась мама, прощаясь с ними на вокзале. - Будете жить на свежем воздухе, а не в пыльном городе. Вам понравится, вот увидите". Словно Гитлер начал войну специально для них, чтобы их, Кэрри и Ника, с противогазами через плечо и болтающимися на груди карточками "Кэролайн Уэнди Уиллоу" и "Николае Питер Уиллоу" - как на посылках, только адрес забыли указать - увезли на поезде неведомо куда. "Ах, как интересно!" - воскликнула мама, и не только потому, что ей хотелось их развеселить. Просто она была оптимисткой по натуре. Очутись она в аду, пришло Кэрри в голову, она бы воскликнула; "Зато здесь нам будет тепло!"
Вспомнив про маму, умевшую во всем видеть только хорошее (или притворявшуюся, потому что, когда поезд тронулся, улыбка сразу сползла с ее лица), Кэрри чуть не заплакала. В горле у нее появился комок, словно там застряла таблетка лекарства. Она глотнула и скривилась.
Поезд замедлил ход.
- Вот и приехали, - сказала мисс Фазакерли. - Берите свои вещи, постарайтесь ничего не забыть. Кэрри, присмотри за Ником.
Кэрри насупилась. Она любила Ника, очень любила, но терпеть не могла, когда ей поручали что-нибудь такое, что и так полагалось выполнить. И Ник ей уже порядком надоел. С видом умирающего лебедя он потянулся за чемоданом.
- Пусти меня, дурачок, - сказала она, вскакивая на скамью.
Сверху полетела пыль, он наморщил нос.
- Из-за тебя и чихаю, - пожаловался он. - Не прыгай так, Кэрри.
Странное дело, вещей у них стало больше, чем при отъезде, и раньше чемоданы казались легкими, а теперь были словно камнями набитые. А когда они вышли на маленькой станции и по усыпанной шлаком крутой дороге двинулись вниз, стали еще тяжелее. Кэрри тащила не только свой, но и чемодан Ника, а из-под руки у нее то и дело вырывался рюкзак, у которого оторвалась лямка. Да еще противогаз бил по коленям.
- Кто-нибудь помогите, пожалуйста, Кэролайн! - воскликнула мисс Фазакерли, бегая взад и вперед вдоль растянувшихся цепочкой детей, словно пастушья собака. Кэрри вдруг почувствовала, как у нее забрали рюкзак, а потом и один из чемоданов.
Это был какой-то мальчик, высокий, но на вид не намного старше ее, в шапочке, которую носили ученики младших классов.
- Большое спасибо, - глядя в сторону и покраснев, поблагодарила она взрослым, маминым голосом.
Он застенчиво улыбнулся в ответ. На глазах очки в металлической оправе, подбородок - в прыщах.
- По-видимому, это и есть наше так называемое место назначения. Не очень-то привлекательное, а? - заметил он.
Усыпанная шлаком дорога кончилась, и они зашагали по горбатой улице, где стояли какие-то темные, небольшие дома без палисадников. Над горой еще висело солнце, но городок уже лежал в тени. В холодившем щеки воздухе пахло угольной пылью.
- Грязно, потому что здесь шахта, - сказала Кэрри.
- Я не это имел в виду. Город маленький, значит, нет хорошей публичной библиотеки.
Забавно, что в такой момент можно об этом беспокоиться.
- Первое место, там, где мы делали пересадку, было куда больше, сказала Кэрри. Прищурившись, она прочла, как его зовут: Альберт Сэндвич. Если бы твоя фамилия начиналась с буквы из первой половины алфавита, ты сумел бы остаться там. Тебе чуть-чуть не повезло: нас разделили как раз на букве "р". Тебя как звали дома: Алем или Бертом?
- Мне нравится, когда меня называют полным именем, - сухо ответил он. И не нравится, когда, слыша мою фамилию, вспоминают про бутерброд.
Он говорил твердо, и Кэрри почувствовала, что не следовало задавать подобных вопросов.
- А мне твоя фамилия напомнила только город Сэндвич в Кенте, где живет моя бабушка, - сказала она. - Правда, папа говорит, что ей нужно оттуда уехать: вдруг немцы выбросят десант на побережье? - Она представила себе, как немцы высаживаются на берег, а бабушка бежит, таща за собой тачку с вещами, как на какой-то фотографии в газете, и, глупо загоготав, добавила: - Если они высадятся, бабушка задаст им как следует. Она никого не боится, она даже Гитлера самого не испугается. Залезет на крышу и обольет его кипящим маслом.
