— Да у тебя и зубов-то нет, — шучу я, — протез-то свой на полке, что ли, оставил?
— Сломался, — пояснил мне Шурик, — надо бы в город ехать — там склеят, но не знаю, когда и соберусь. Да и портфеля нету, чтобы еды с собой взять.
— Какого ещё портфеля? — не понял я земляка.
— Да увёз в свою последнюю командировку Ванька портфель с собой. Я его ещё при Горбачёве покупал за 20 рублей. Гроб миряне привезли, а портфеля нету. Всех переспрашивал, никто будто ничего не знает. Я и письмо даже в Мирный написал, ихнему начальству, чтоб прислали мне портфель-то. Да ответа так и не получил. Видать, украли, а он ведь почти новый был. Уж такого мне теперича не купить, пенсии не хватит. Как говорил Ваньке: не бери с собой портфель, возьми старый подсумок. Так нет, не послушался, дурак, меня…
ПУСТЬ ОТСОХНЕТ РУКА У ТОГО МУЖИКА
Сейчас многие у нас воруют: на дачах и в деревнях, в маленьких и больших городах — на всех просторах страны. Воруют и не стыдятся этого. Да что там стыд — из него рубашку не сошьёшь. Воруют и ещё бахвалятся этим: кто больше хапнул.
Рос я в деревне у деда и бабки в пятидесятые годы прошлого века. Что говорить: страна из послевоенной разрухи вылезала. Нищета. Белый хлеб и конфеты с пряниками мы, детишки, видели только по большим праздникам, таким как выборы или День Победы.
Помню, мой приятель закадычный, Толька, украл у отца из кладовки несколько кусков сахара, каждый примерно с наш детский кулачок. Пробрались мы с ним, шестилетки, на конюшню, залезли в ясли и съели по куску. Оставшийся сахар у моего дружка отобрал Васька — был он нас раза в два постарше. Судьба его сложилась трагически: после службы в армии по пьянке утонул в Кенозере.
Тольку тогда за воровство отец крепко наказал, отлупцевал солдатским ремнём до посинения. Досталось и мне от деда. Хотя вина моя состояла в том, что ел ворованный сахар…
Мне, малышу, в наказание о содеянном рассказал тогда дед то ли притчу, то ли на самом деле происшедшую в нашей деревне историю, которую мой неокрепший разум воспринял с ужасом.
…Жил на Кенозерье когда-то богатый мужик. Всё у него было: и скотина, и хлеб, и даже своя мельница. Прозывали его Мельником. По соседству с ним жил другой богатей: завистливый, жадный, куска нищему не подаст. Когда Мельник был в отъезде, тёмной ночью сосед запряг лошадь и увёз с мельницы телегу зерна, подготовленного для помола. Вернулся хозяин, а у него — пропажа. Не стал он искать виновных, а только объявил на всю округу: тот, кто украл зерно, будет жестоко наказан. У вора отсохнет правая рука, чтоб неповадно было брать чужое без спроса в другой раз.
Проходит неделя, другая. Сосед вороватый покоя себе не находит. Правая рука стала сохнуть, пальцы на ней скрючились, мышцы тряпками повисли. Ложку за обедом поднять рукой этой не может. Дальше — ещё хуже. Куда только не стучался бедолага: и к фельдшерам, и к бабкам-знахаркам, и к цыганским ведуньям — все только руками своими здоровыми разводят — никто помочь не может.
Помотался по округе, домой вернулся больным и разбитым. Кое-как запряг лошадь, загрузил телегу отборным зерном и тронулся на мельницу. Стал каяться перед Мельником, на колени перед ним брякнулся. Но ни о какой милости Мельник и слышать не хотел. А от зерна наотрез отказался.
Семь дней гонял свою лошадь на мельницу несчастный. Только тогда Мельник смилостивился и принял от вора телегу с зерном. Долгожданное прощение было получено, а с ним началось и выздоровление высохшей руки страдальца, да и его самого. Потому что за время болезни весь он скрючился и высох, как болотное деревце.
Рассказ этот достоин прочтения многими. Так подумаешь иногда: где же тот Мельник, от волшебного слова которого отсыхают воровские ручонки? Может быть, он подрастает в какой-нибудь деревеньке, такой же, как из моего детства.