Кенозёры

Трудно стало жить в деревне. Почти недоступна медицинская помощь, закрываются медпункты, до больницы съездить — нет денег. В 50-е годы прошедшего столетия наблюдалась такая же ситуация, правда, причиной тому была минувшая жестокая война. И вот в тех не очень тепличных условиях мы, дети той поры, не были такими уж болезненными, а если заболевали, то лечили нас бабки да мамки своими, веками проверенными способами, лечили детей и взрослых, и самих себя.

До десяти лет жил я с бабушкой Дарьей Петровной и дедом Михаилом Мамонтовичем в небольшой деревушке Рыжково на высоком берегу Кенозера. Про докторов, как и про лётчиков, знал только по книжкам. Дед мой работал мельником, вязал дровни и сани для колхоза, круглый год ловил рыбу. Бабушка тоже зарабатывала трудодни на общих работах, обихаживала домашнюю скотину, ткала холсты и половики. Жили, особо не бедствовали. Мясо, рыба, масло, молоко, грибы и ягоды, картошка и хлеб — всё производилось и добывалось своими руками. Часто вспоминаются маленькие истории из того, далёкого уже, детства: как же мы всё-таки выживали без медицины?

Осенью мы, пацаны, любили бегать по перволёдку. Тонкий ледок, поскрипывая, прогибался и пружинил под ногами, бежишь по нему, сердце в груди стучит, как ошалелое, остановиться нельзя — сразу провалишься в холодную купель. Так однажды со мной и случилось. К счастью, мелко было. Выполз я по-пластунски на берег, а тут дед уже стоит, дожидается, с вицей в руке. Крутой был Михаил Мамонтович, высек меня не жалеючи, приговаривая: «Вот это тебе для учения!» Но не забыл дедушка и про лечение. Приволок меня за шиворот в избу, приказал догола раздеться, надеть сухие штаны и рубаху. Потом открыл заслонку русской печи, с утра хорошо протопленной (а дело было к вечеру), и велел лезть туда и до утра не высовывать носа. Бабушка напоила меня малиновым вареньем со сливками. Пару раз за вечер сменила на мне бельё. И, наревевшись от обиды на деда, пропотев до самой последней косточки, я крепко уснул в своей горячей постели. Учение и лечение дедкины пошли на пользу. Утром я был весел и здоров, и обида сразу забылась.

Баню топили каждую субботу с утра. Вечером мылись все вместе. Бабушка уходила из бани пораньше, греть самовар, а мы с дедом оставались ещё на полчасика-часик. Я много раз бегал на озеро окунуться после жара в холодной водичке, а дед всё это время неистово хлестался веником, часто приговаривая: «Уйди вся ка зараза с моего глаза!» Веник дедко иногда заправлял крапивными стеблями, распаривал его в деревянной кадушке с кипятком и затем снова и снова бил себя по белым ляжкам, спине и груди. Потом лежал на полке, пуская слюну в седую широкую бороду, блаженствовал. К деду никакие хвори не приставали, никогда он не болел. Жаловался только изредка на боль в боку, где у него остался осколок от далёкой империалистической войны четырнадцатого года.