– Передам слово в слово.
Повисшую тишину развеял веселый голос короля мерсийского. Опять незлая насмешка:
– Эмилий, что я вижу: римлянин, и пьет пиво! А я уже собирался приказать принести вина…
Магистр оффиций – то ли маленькой республики, то ли большой империи – оторвался от пенного напитка. Поменять настроение в комнате – дело нужное.
– Камбрийцы числят себя римлянами, а пиво хлещут… Кстати, от их домашнего, без хмеля да без угольной чистки, я и теперь нос отворочу. Лучше пить воду пополам с уксусом, чем сходную с мочой бурду. А это…
Рука поднимает высокую кружку – к льющейся из окна полосе света. Солнечные лучи легко пробивают тонкие стенки цвета морской волны, играют со спешащими кверху пузырьками. Пенная шапка играет, словно невиданный в Африке снег…
– Благородный напиток. Шипит, когда его наливают, пенится, как море в шторм. Живой, как море, как создавшая его страна. Я назвал бы его ячменным вином… Замечу, что и разум оно туманит не хуже вина, а разбавлять водой это – преступление. Камбрии угрожает пьянство!
– Для пьяниц искони есть фруктовое вино, – сказал Гулидиен, – оно еще крепче. И дешево.
– Вот уж чего нельзя пить!
– Тогда можно пить кофе… или просто воду. Очаг или несколько капель яблочного уксуса очистят воду от дряни, которую мы все наблюдали в увеличительное стекло патриарха. Как бы то ни было, лихорадок убавится. Сланцевые крыши покончат с большей частью крыс – им станет негде жить. С теми, что останутся, управятся лисята…
Вспомнил ушастых зверей – вспомнил и ту, что их привезла. Помрачнел.
– Она точно вернется? Короля Артура тоже ждали. Не то, чтобы я не верил. Просто – беспокоюсь.
Ждали. Не ждут.
Неужели – место занято? Местные легенды почти затянули святую и вечную… Хорошо, когда пришло время выбирать, она вырвалась из трясины. Только – не навсегда. На один шаг к берегу.
Эмилий кивнул.
– Вернется. Есть гарантия. Самая надежная из возможных.
– Какая?
Любому римлянину – ясно. Королю Пенде – тоже, улыбается в бороду. Гулидиен тоже поймет, сразу, как свои дети пойдут.
Свояки, зятья и сестры, даже мать – всех можно оставить. Но для сына ты захочешь наилучшей судьбы! Именно поэтому Немайн вернется – в Кер–Мирддин и в Кер–Сиди, именно поэтому она займется делами бескрайней Империи. Только…
– Она где–то ходит без охраны… Три девушки, младенец. А враги у нее есть!
Мерсиец беспокоится. Весьма любезно с его стороны.
– Месяц назад я бы сказал, что в этой стране ее пальцем не тронут, – сказал Гулидиен, – но после поджога – поостерегусь. Немайн сильный боец, и меч у нее волшебный, но ведь и прежних богов убивали! Навалятся кучей, и запеть может не успеть… Опять же, сильные духом и песню перенесут.
– Нам она навредить не хотела, – заметил Пенда, – а обидчикам захочет. Еще как.
Эмилий кивнул. Не просто захочет. Обрадуется! Она такое называет практическими испытаниями… Только не песни она проверять будет. Голос у святой и вечной – архангельский, но его истинная сила – в командах, разносящихся над битвой и в ободрении воинов. Зато странное устройство, которое августа собирала и доводила вечерами, исчезло вместе с ней. Если учесть, что ложе у штуковины отличается от ложа ручной баллисты разве качеством исполнения, нетрудно догадаться, что основным назначением хитрой машины является человекоубийство.
Так она и шагает где–то: на животе переноска с ребенком, на левом плече – сумка с припасами на недолгое путешествие, на правом, на широком ремне – смертоносное оружие. Враг сунется – протянет ноги.
Вслух Эмилий сказал понятное местным:
– Сами говорите: сида стоит армии. Враги у нее есть. И армии у ее врагов есть. Только – далеко. Не здесь. Потому…
Сказать: «не беспокойтесь» – язык почему–то не повернулся. Августа действительно не лжет. Оказывается, это заразно!
– Потому – беспокойтесь умеренно.
