Знак высшего чиновника здесь, в Кер–Мирддине, еще не узнают – но золотой циркуль, вышитый на квадратной вставке, выглядит достаточно внушительно и значимо. Настолько, что певец умолкает, хотя наглость местным фиглярам выдают в утробе матерей. В Камбрии даже у бродячего певца есть надежда встать на дорогу почестей, ведущую к сытному и почетному месту при королевском дворе. Был бы дар затрагивать души ритмом слов, звоном струн, течением голоса – неважно!
Этот – именно бродячий, причем из держащих нос по ветру: поет ни в склад, ни в лад, на земле тарелка для пожертвований. Здесь это ново. Обычно барды сговариваются за ночлег, стол, одежку… Да и нечем было платить уличным певцам – до того, как из Кер–Сиди расползлись маленькие кусочки кожи с отпечатком мизинца святой и вечной. На обороте – никаких обещаний о размене. Просто: «один обол». Но надо же – ходит не хуже, чем в Африке – медяки!
Судя по количеству клочков кожи в деревянной тарелке, этот уже наработал на обед.
– Не заткнешься – именем моей повелительницы снесу голову…
Говорят, старшая императрица в состоянии так посмотреть на человека, что тот седеет на месте. После «не для меня», после Рождественской битвы – верится. Истинно императорский дар. Сказано: «страшно попасть в руки Бога живого». А кому Всевышним доверена власть над христианами, и честь противостоять нечистому – на земле, в миру?
Певец и поэт вскинул голову, дернул ворот:
– Совсем не петь?! Руби! Истинный бард не может жить без песни!
– Совсем – но лишь до завтра. Завтра – можно…
Бродяга держится с достоинством сиятельного мужа.
– Завтра – твое дозволение и одобрение, как человека Немайн, и ее именем? На эту песню.
– Да.
Можно идти дальше. За городскими воротами – тише, куда тише, а на подворье Пенды – благолепная тишина. Мерсиец снял городской дом одного из кланов. Хоромина в случае осады должна вместить не одну сотню жителей – как из предместья, так и с окрестных холмов, так что посольство разместилось просторно и удобно.
Сегодня – людно. Почти каждый сильный человек заглянул, и короли не исключение. Прямо сейчас у Пенды Гулидиен. Догадался, что все камбрийские союзники к нему пойдут – советоваться, требовать большей доли в невзятой добыче, а то и оставлять ряды. Без сиды – вовсе не то же, что с сидой! Как нясядут…
Зато у Пенды – хорошо. Удобное кресло, кружка пива. Простой разговор – не о делах. Куда и спрятаться молодым? И римлянина заявившегося – сюда же! А что Мерсиец не удержался, и принялся насмешничать над христианами, так над плохими… Хороших он уважает.
– Меня честят язычником, – говорит последний английский король старой веры, – а сами? Сида ушла, судьба свершилась… слушать противно! Я верю в приговоры Норн, но и их нити не прочней стали. Крепкий духом выбирает судьбу сам, а избрав – не бегает от нее! Помните ее песню? Вот. Я верю Немайн, а не в нее. Как товарищу, а не как в божество. Ушла? Значит, надо. Придет время, вернется. Скоро! Флот–то обещала выставить. Что скажешь, Эмилий?
– Что я пришел сказать тебе то, что ты сказал мне. Теперь мне остается пить пиво за здоровье могущественных и великолепных!
По–гречески и латински слово одно, по–камбрийски – два. Можно разделить – первое уместней применить к мужьям, второе к женам. Королям и королевам большего титулования не положено: и это следует сразу за императорским. Другое дело, что восхваления местным властителям привычней воздуха – при каждом дворе есть бард, одна из задач которого – захваливать короля и королеву до полной невосприимчивости к лести…
– Немайн не может уйти просто так, – говорит Кейндрих. – Она мне еще ничего не ответила.
– Трудный вопрос, даже для нее.
– Она умная. Пусть думает. Впрочем… – Кейндрих улыбнулась мужу, – На сей раз она будет воевать в сторонке от тебя, милый, и это хорошо. Пусть никто не говорит, что королева Диведа и наследница Брихейниога из ревности мешает походу на давнего врага. Передай это Ушастой, римлянин. Если она ушла оттого, что ничего не идет в голову – пусть не прячется.
Сдвинула брови, наклонила голову вперед.
– Пока. До того, как мы снова увидимся.
