– Кто желает, может уходить, – говорил Мервин, – ни я, ни хранительница никого не держим. Думаю, и хлеб за вами останется. Приходите раз в месяц, забирайте… Только, думаете, сладко будет жить со славой команды корабля–головешки? Если бы сида нас выгнала и заплатила за отказ от кормления, другое дело – свободны. А так… У машин есть души, все слышали?
– Расшива наша – именно машина. Значит, может обидеться, если мы ее бросим. Начнет мстить… Глядишь, скоро встречу на улице с одним из нас люди начнут считать за знак неудачи. Нам такое нужно?
Так и вышло, что команда, отложив ложки, взялась за топоры. Наращивать шпангоуты да поднимать борта – работа привычная. Запасные канаты уцелели. Дальше?
Как устроен кабестан, капитан не вспомнил – а зачем, если на корабле служат две ведьмы да ведьмак? Дал распоряжение, те посовещались голова к голове. Сказали: сделаем! Портовому начальству Кер–Мирддина машина понравитась понравилось, и обещания построить парочку хватило для того, чтобы нашелся лес, и хорошо просушенный. Запасные канаты сохранились – от воды лен только крепче становится.
Без ведьм, а может, и тайной помощи богини ничего бы не вышло. Со всеми добровольными помощниками, вырывать у донного ила почти триста тонн – зря надрываться. Но волшебники не подвели!
– У нас конспекты сгорели, – жаловались. И все равно – работали! Рисовали на песке и пергаменте подобия, вспоминали добрыми словами ректора – Анну. Признавались: во время учебы честили так, что услышь сиятельная – голову бы отрезала! После поединка по всем правилам, конечно. Или отчислила бы – с позором. Но ведь какое ретроградство – грамотным людям и христианам зубрить формулы и таблицы наизусть. Пусть большинство зарифмовано, все равно долго и скучно. Уверения его святейшества, что в университете Константинополя учат наизусть больше, и рифмами себе труд не облегчают, ничего не меняли. Прошел огонь, и пергамент пропал, а головы остались.
Достаточно умные, чтобы сделать «простые волшебные вещи», именуемые блоками, полиспастами, ременными и цепными передачами. Простое это было волшебство или нет, а разгруженный остов расшивы покряхтел, поскрипел – и двинулся! Шаг за шагом, оборот ворота за оборотом – огарок судна выполз на берег, не пробыв под водой и трех дней. Это было хорошо, проведи он в речной воде неделю, в дереве поселилась бы гниль. Тогда и все, что можно было бы сделать для машинной души – разобрать на дрова, чтоб не мучилась.
Пробегала сида, с ипподрома в «Голову», спать. Синее платье с цветочной вышивкой в пыли, на щеке свежая царапина, на локте – повязка. Там как раз новые колесницы собирают! Видно, испытывала, сверзилась. Цепкий взгляд обегает работы. Кажется – подойдет, скажет, что не так, как можно сделать лучше. Даже не хмыкнула! Только ухо дернулось, и широкие подошвы зашлепали – дальше. Сердце царапнуло – неужели все безнадежно?
Мервин оглянулся на ведьм с ведьмаком – те улыбаются.
– Видела, но молчит – значит, все правильно, капитан!
Так и оказалось. Спустя два дня, как раз, когда пришлось ломать голову, откуда взять строевой лес, в порту бросила якорь яхта под флагами республики Глентуи и клана Монтови. Командир, старый знакомец, по–камбрийски поклонился – совершенно обычно, ни легковесней, ни ниже, чем всегда. По–римски стиснул руку – ни слишком легко, ни слишком крепко. Добрый знак!
– Принимай груз, – сказал, – и подобия. Брусья для шпангоутов, доски для обшивки – в счет вашего жалования. Тубус с подобиями – вот. Распишись и палец припечатай. Лучше – большой.
Капитан расшивы кожаную трубу принял. На всякий случай сообщил:
– Я в подобиях не силен.
– При чем тут ты? Леди Анна говорит, если твои ведьмы не разберутся – они ее неприятно удивят.
Обоих капитанов передернуло.
Неприятно удивить Немайн плохо, но сида бывает доброй, временами – слишком. Ученицы строже. Нион Вахан была языческой жрицей, из краев, где человеческие жертвы кладут да мертвецов поднимают. Во крещении осталась беспощадной, но и злиться не умеет. Если накажет – ровно в меру, засомневается – чуток недодаст. Такое у нее понимание христианского милосердия. Эйра – та вовсе своя, сколько отмерить, душой чует. Другое дело Анна. Не зря великолепную зовут Ивановной! У леди ректора порядок ведьминский, и самые малые кары обрушиваются на повинную голову не скоро и не медленно, а точно тогда, когда жертва полней их прочувствует.
