Поняв, что кружка оставлена ему для постоянного пользования, он залпом осушил содержимое и поставил ее в раковину. Вкус напитка чем-то отдаленно напоминал чай, но горечь и запах забродившего веника свидетельствовали о наличии в его составе каких-то других, неизвестных Педро ингредиентов. В животе неожиданно громко забурчало. Гонсалес подозрительно прислушался к ощущениям, бросил испуганный взгляд на унитаз, вздрогнул, и осторожно лег на нары. Желудок успокоился, но началась зверская отрыжка. После каждого ее проявления воздух в комнате наполнялся запахом веника. Это быстро прошло, и Педро попытался заснуть, но не смог.
Высоко под потолком висел мутный стеклянный плафон, обернутый железной сеткой. Из него лился тусклый свет. По опыту нахождения в подвале одесского КГБ он уже знал, что свет в камерах не выключается даже ночью и на тюремном электричестве в Советском Союзе, по-видимому, не экономят. Гонсалес повернулся лицом к стене и закрыл глаза. Все равно не спалось. Мозг успокаиваться не хотел. В голове стали возникать расплывчатые картины. Одна из них вдруг оформилась в четкое видение…
Человек находится в барокамере. Задание от Люфтваффе. Необходимо вычислить наименьшее давление атмосферы, при котором летчик может находиться без спецкостюма и шлема при полетах на большой высоте. Сквозь толстое стекло на двери барокамеры видно, как лицо у подопытного опухает и неестественно раздувается. Глаза наливаются красным, вылезают из орбит, взрываются, выстреливают кровью из глазных впадин… Вот, черт! Слишком резко понизили давление! Надо это делать медленнее. Труп – в крематорий. Следующего военнопленного! Материала для опытов – в достатке…
Неожиданно мысли Гонсалеса приняли другое направление. Интересно, что будет завтра? Станут ли, все-таки, пытать? Нет, полковник имел в виду нечто другое… Может, скополамин? Или – пентотал натрия? В любом случае это плохо. Педро прекрасно знал о свойствах этих препаратов. Их называют сывороткой правды. Они являются наркотическими. И эффект от их применения бывает самым непредсказуемым. Человек, находясь под воздействием препарата, может правдиво отвечать на поставленные вопросы, а может, галлюцинируя, придумать себе новый внутренний мир и тогда будет выдавать желаемое за действительное, считая, что говорит чистую правду.
Ранее скополамин использовался, как анестезирующее средство при проведении операций. Гонсалесу, когда его оперировали при полученном на фронте ранении, вводили именно этот наркотик, и он помнил свои ощущения. Тогда его просто накрыла волна эйфории… Он понял, что если ему вколят что-нибудь подобное, то он – пропал. А если хорошо подумать, то, наверняка, у коммунистов есть что-нибудь такого же плана, только новее и серьезнее. Наука нигде на месте не стоит. А у них – тем более…
Педро подумалось, что даже если он под воздействием препаратов и придумает какой-то свой новый мир, то он вряд ли будет сильно отличаться от старого. А непридуманного хватит для того, чтобы его можно было повесить не одну сотню раз. И ничего изменить уже нельзя, а завтрашнего дня не избежать никак…
Осознав это, Гонсалес успокоился. Мучительно − и уже привычно − отрыгнув веником, он провалился в глубокий сон.
Сколько он спал – неизвестно. В коридоре послышались шаги нескольких человек, и раздался звук отпираемого замка. Педро сел на нарах и, щурясь спросонья, уставился на дверь. Она распахнулась, и в проеме возник лейтенант Сухов. За ним маячили люди в форме. Лейтенант был сдержан и вежлив. Он сказал по-испански:
– Господин Гонсалес, завтрак вам предложен не будет. Это связано с тем, что вы сейчас должны будете пройти медицинское обследование и сдать анализы. У вас есть пять минут для того, чтобы умыться и сходить в туалет. Мы не будем вам мешать.
С этими словами Сухов прикрыл дверь и Педро остался в камере один. Он опорожнил мочевой пузырь, демонстративно произвел громоподобный спуск бачка унитаза, и умылся из крана холодной водой, воняющей хлоркой. Так как полотенце никто ему не предложил, то вытерся он передней стороной верхней части трико.
