Святополк, Саня и Степан глядели в землю и молчали. Потоптавшись, дед Алеха взял тяжелый парабеллум, вынул из кобуры, перевел рычажок. Офицер пожал плечами и двинулся туда, куда указывал ствол пистолета. Потом вдруг остановился:
— Если расстреляете, я вам ничего не скажу! А если отпустите, расскажу очень интересную вещь.
Он волновался, но говорить старался с достоинством.
— Что расскажешь? — насторожился Мизинчик.
— Военную тайну. Я возил офицера связи с секретным пакетом.
— Давай, рассказывай.
— А вы даете слово, что отпустите?
— Отпустим.
— Нет, сначала вы дайте слово.
— Ну, даю… Веди его сюда, Чикин.
Дед Алеха подвел пленного поближе.
— Мы отвезли пакет полковнику Рябчевскому, в штаб дивизии. — Офицер поглядел на небритых и оборванных бойцов маленького отряда. — Насколько я понимаю, вы отрезаны от своих и, наверно, не знаете: красные начали большое наступление. В нескольких местах уже вышли к Тоболу.
— Это нам известно, — не моргнув глазом, соврал Мизинчик. — Но ты рассказывай, рассказывай. Для проверки.
— Так вот, полковник Рябчевский получил секретный приказ: послать динамит и, команду саперов, чтобы взорвать мост через Тобол. — Он приостановился, давая Мизинчику время оценить всю важность этого сообщения. — Понимаете? Разрушить мост и сорвать переправу ваших частей. А теперь вы можете предупредить своих, чтобы они как-нибудь помешали, не дали взорвать. — Его губы опять шевельнулись в чуть заметной усмешке. — Если, конечно, успеете…
— Послушайте, — вмешался Святополк. — Вы сказали, приказ секретный. Откуда же вам известно его содержание?
Помявшись, пленный ответил:
— Видите ли… Дело в том, что я племянник генерала Лебедева, и Рябчевский это знает. Он вскрыл пакет при мне…
— А какой дорогой повезут динамит? — возобновил допрос Мизинчик.
— Дорогу перерезали партизаны. Поэтому повезут пароходом по Тоболу. Пароход называется «Ермак Тимофеевич». — Пленный обернулся к Святополку, самому интеллигентному из слушателей. — По-моему, эти сведения стоят того, чтобы не расстреливать какого-то поручика?
Ответил ему Мизинчик — не сразу и почти с сожалением:
— Нет, паря… Расстрелять тебя все ж таки придется.
Пленный задохнулся от ярости:
— Как это придется? Вы же обещали!
— Ну, некуда тебя девать… Чикин, отведи его.
— Где у вас совесть? Что вы делаете! Мерзавцы, сволочь большевистская! Бандитье!
— Тихо! Молчать! — рявкнул Святополк и повернулся к Мизинчику. — Ты дал слово не расстреливать.
— А что с ним делать? К сосне привязать? Так его комары насмерть заедят. Это, что ли, лучше?
— Мизинчик, надо его отпустить. Ты обещал, — сказала Саня.
— Во, во! Отпусти… А он на тебя всю колчаковскую армию натравит!
— Ни. Вин того не зробит, — рассудительно заметил Степан Байда. — Злякается военного суда. Вин секрет продал.
— Я стрелять не буду, — запротестовал и дед Алеха. — Зачем грех на душу принимать? Нe будет нам фарта.
— Вот вы как? Все на меня? — скрипнул зубами Мизинчик. — Ладно, сам расстреляю!
— Не расстреляешь! — И Святополк заотупил командиру дорогу.
— Не надо при нем, — шепотом попросила Саня. — Отойдем в сторонку.
Она первая отошла к другому краю полянки. Остальные пошли за пей. Только дед Алеха остался охранять офицера, который, устав от нечеловеческого напряжения, молча ждал решения своей судьбы.
— Что я, кровосос? — говорил Мизинчик. Нго трясло от обиды и возмущения. — Мне нешто удовольствие его шлепнуть? Но ведь нельзя отпускать!
— Он нам дал такие сведения, что… — начал Святополк, но Мизинчик не дал ему договорить:
— Вот именно, что сведения! Через это он для нас самый опасный человек! Если колчаки дознаются, что он их продал, — переменят план, и каюк! Да кого вы жалеете? Вражину закоренелую. Он бы вас пожалел?
— Чому ж ты свое слово давал такой поганой людине? А дал, так держи! Дэ ж твоя справедливость? — жестко сказал Степан Байда. — Думаешь, я до революции бидно жил? Та я и одного дня голодным не был! Але мени потребна была справедливость!
— Справедливость после войны будет! Вы ж не военные люди, вы не понимаете: получилась возможность сделать огромное дело! Тыщу жизней уберечь, а то и больше. А вы из-за одного паразита…
