Каждый день сначала : письма - страница 13

В. Курбатов — В. Распутину.

1 ноября 1993 г.

Псков

…Никак не знал, куда тебе написать, но чувствую, что обстоятельства вот-вот позовут в Москву. Когда бы знать, что ты там, я бы даже и приехал. Слишком переменился мир, тысячелетие успело смениться досрочно, Россия успела сменить генетику и вот-вот родит из своих потемок какую-то неведомую нам державу с чужим языком и мыслью. Сейчас бы самое время на завалинке собраться всем деревенским сходом и рассудить — чего человеку делать. Не прохожему, не уличному человеку, а нам самим, каждому по отдельности и всем вместе.

Очень похоже, что никакой России может не остаться вовсе, а борьба за нее переносится из парламентов в человеческое сердце, в каждую отдельную душу. Какое-то партизанское существование, отсиживанье по лесам, во всяком случае сейчас, на период ближайшего ожидающего нас безумного правительства. Надо просто сохранить человека, сберечь простое его сердце и живую душу. Никто, кроме культуры, этого не сделает. Никакой пример, кроме ее молчаливого спокойного сопротивления и стояния на своем, не поможет. Во всяком случае мне не видится ничего другого.

Методы Невзорова[32] и М. Астафьева[33], за список которых нам придется голосовать, себя исчерпали, и, если они этого не поймут, это принесет новые беды и новые жертвы. Или, по крайней мере, наше сопротивление должно быть иным. Нам действительно придется взяться за перо и спокойно и твердо, несмотря на рев тысяч «глушилок», говорить и говорить о чистом русском человеке, терпеливо лечить его от помрачения.

По мне, это и всегда было единственным делом литературы, но теперь… кажется, что теперь это услышит или должен услышать даже глухой. Культура не умеет и, как кажется, не должна бороться политическими средствами — она неизбежно терпит в этой борьбе поражение. Неужели опыта прежних Дум не хватило, чтобы убедиться в напрасности сидения в них всем Милюковым и Набоковым? А уж наши «думцы» будут и того беднее. Или хоть там, в Думе, не соревноваться в красноречии, а учиться незаметному терпеливому делу.

Не знаю. Иногда такое отчаяние охватывает и такой стыд, что хоть беги. Не за страну, не за правителей наших. Это уже как бы позор естественный. А за литературу. За то, что она втягивается в те же средства противостояния и оставляет читателей сиротой. Никто, как наше поколение, не измельчил так значение русской литературы в глазах читателя, никто не уронил его так низко. Сидели ли Толстые и Достоевские по правительствам, даже Бунины и Горькие? А нам непременно трибуну подавай, министерское кресло. А что выходит? У того же умного критика Сидорова[34], у Клыкова?

Ну ладно. Это у меня старая песня. Это я от одиночества брюзжу, от усталости. И оттого же к тебе напрашиваюсь на денек, чтобы душой подкрепиться.

В. Распутин — В. Курбатову.

3 апреля 1994 г.

Иркутск.

Дорогой Валентин!

Едва ли я до Пасхи еще напишу, а потому позволь с тобой первым по-братски похристосоваться и пожелать благополучного доплытия (просится красиво сказать) по океану бурь до следующей Пасхи, а там как Бог даст.

Письмо получил. Несколько дней назад, побывав в Иркутске, звонил Светлане[35], она сказала, что ты в Москве. Стало быть, как дань, собираешь с журналов деньги. Только вот журналы у нас с тобой не очень: сами бескормные, в недоимках, только и ждут, чтобы последнюю копейку отписал в «фонд поддержки». И их жалко, и себя жалко.

Я уже вторую неделю в Иркутске. Живу в основном на даче. Пока лежали снега, было хорошо — тихо, безлюдно и непроездно. Теперь стаяли и зашумело. Сегодня всю ночь ходила с криками под окнами пьяная молодежь, собирающаяся компаниями «отдохнуть» на природе, — и не дала спать. С больной головы решил, дописав тебе письмо, поехать «отдохнуть» в город, запастись заодно едой, а уж потом возвращаться. Но чувствую: вот-вот сигнал тревоги подаст Светлана. Прописка у нас до мая, а я у них наверняка на учете.

Почта тоже иссякает, осталась по большей части зарубежная, откуда вопрошают: почему ничего не делаете и даете погибнуть России? А я уже не знаю, нужно ли что- нибудь делать. Если что-то зреет и созреет, то само собой, по своим законам созревания. Видно только, что люди не хотят слушать авторитеты, теперь уже никакие.